Умереть в Италбаре

Уже час они стояли и смотрели на пламя и спускающуюся лаву, меняющиеся палитры небес и моря. Затем Морвин прочистил глотку.

– Я не прочь отдохнуть теперь. Еще чувствую какую-то слабость. – сказал он.

– Конечно, конечно, – проговорил Малакар, вдруг оторвав свое внимание от глубины далека. – Я еще побуду здесь. Похоже, что должен появиться еще один выброс пламени.

– Надеюсь, что не расстрою компании.

– Совсем нет. Вы подняли мой дух более, чем я могу выразить.

Он смотрел как тот уходит, потом рассмеялся.

Возможно тот шар-греза, что ты создал, был правдой, – решил он. – Точное предсказание вещей должно прийти. Я никогда по-настоящему не рассчитывал добиться цели, пока… Как это звучит? Те строки, что изучал в университете?..

Пока не упадут кружащиеся Небеса,

Земли от Нового Катаклизма слеза.

Так нас, чтоб сплотить, Мир должен все

Сущее сжать в Планисферу.

Если я правильно процитировал, я собираюсь сжать это все – весь ОЛ, только когда нанесу визит – в планисферу.

«Шинд!» – позвал он. – «Ты знаешь, что произошло?»

«Да, я слышал.»

«Я попрошу Морвина остаться в мастерской. Мы же скоро отправимся в путешествие.»

«Как скажешь. Куда?»

«Дейба.»

«Я очень боюсь.»

Малакар улыбнулся на этот ответ, полдень разогнал туман.

Он наблюдал закручивающиеся в спирали звезды, будто далекие шутихи ребятишек. Рука упала на сумку с монограммами, пристегнутую к поясу. Он о ней забыл. Взглянул вниз, когда услышал щелчок, и на мгновение забыл о звездах.

Его камни, какие они восхитительные. Как он мог с такой легкостью выбросить их из головы?

Он коснулся их пальцами и улыбнулся. Да, они были правдой. Кусок минерала никогда тебя не предаст. Каждый уникален, целый мир в себе, и безвреден. Его глаза наполнились слезами.

– Я люблю вас, – прошептал он и, один за одним перебрал их и вернул в сумку.

Заново прикрепляя ее к поясу, он наблюдал за своими руками. Пальцы покрылись влажными пятнами переродившейся материи. Но его руки были прекрасны, так она сказала. И она права, конечно. Он поднес их к лицу, и волна энергии прошила его тело и осталась в нем. Он знал, что теперь стал сильнее, чем отдельный человек или целая нация. А вскоре будет сильнее, чем весь мир.

И еще раз он обратил свое внимание на водоворот, втягивающийся в центре: Саммит.

Через несколько мгновений он должен быть там.

Когда прибыло сообщение его первая реакция была очень громкой:

– Черт! Почему я?

Но вскоре он уже знал ответ и в дальнейшем ограничился только словами.

Прохаживаясь, сделал паузу, чтобы удариться коленом и отложить свой ленч. А через некоторое время обнаружил, что находится в саду на крыше и курит сигару, пристально глядя в сторону запада.

– Расовая дискриминация, вот что это такое, – пробормотал он и двинулся к спрятанной крышке, неловко ее открыл и ударился другой коленкой.

– Пришлите мне другой ленч в библиотеку манускриптов, через час, – заказал и не стал дожидаться ответа.

Он продолжал шагать, вдыхая запахи жизни и растительности, что окружала и полностью его игнорировала.

День был серым, и человек повернул на восток, где облако закрывало его солнце. Взглянул на него и через несколько минут оно рассеялось.

День прояснился, но он зарычал, вздохнул и ушел от этого.

– Всегда чучело, – произнес, когда вошел в библиотеку, затем снял свой жакет и повесил на крюк рядом с дверью.

Он пробежал глазами по рядам контейнеров, содержащих наиболее полную коллекцию религиозных манускриптов галактики. На полках, под каждым контейнером, была обозначена область факсимиле оригиналов. Затем прошел в следующую комнату и продолжил поиск.

– Вверху, у потолка, – вздохнул он. – Я мог бы догадаться.

Затем приставил лестницу к трем футам кумранских свитков, сбалансировал ее и поднялся.

Зажег сигарету, когда сел в легкое кресло с копией «Книги Жизни Манифолда Перилса и Плис для Продолжающегося Дыхания», древнего пейанского манускрипта, на коленях.

Через несколько мгновений, позже, показалось, что услышал щелчок и запрограммированный кашель у правого локтя. Робот вошел, бесшумно развернулся на толстом ковре, подошел к человеку и опустил закрытый поднос на более приемлемый для принятия пищи уровень. Затем продолжил манипуляции и открыл его.

Он ел машинально, продолжая читать. Через некоторое время заметил, что робот вышел. Он не помнил, что же такое съел за ленчем.

Продолжал читать.

Обед прошел в той же манере. Подошла ночь и вокруг него включилось освещение, усиливаясь по мере того как темнота сгущалась.

Уже посреди ночи он перевернул последнюю страницу и закрыл книгу. Потянулся, зевнул, поднялся и пошатываясь пошел. Он не почувствовал, что правая нога затекла. Сел обратно и подождал, пока снова сможет двигаться. Когда все прошло, поднялся по лестнице и заполнил нишу. Затем обратно поставил лестницу в угол. Он мог бы иметь роботов-экстензоров и гравилифты, но предпочитал старые модели библиотек.

Он прошел мимо затянувшихся окон и зашагал к бару на западной террасе. Сел перед ним и сзади включилось освещение.

– Бурбон и воду, – сделал заказ. – Двойной.

Последовала десятисекундная пауза, в течение которой можно было почувствовать слабую вибрацию на кончиках пальцев, покоящихся на стойке. Затем шесть на шесть квадрат открылся перед ним и медленно появился стакан с напитком, заполненный точно до расчетного уровня. Он взял его и отпил.

– …И пачку сигарет, – добавил, вспомнив, что его кончились несколько часов назад.

Они были переданы. Он вскрыл пачку и зажег одну с помощью того, что вероятно было последней зипповской зажигалкой из музея.

Определенно она еще функционировала. Каждый винтик был заменен несчетное количество раз сделанными по заказу дубликатами, созданными единственно с целью починить зажигалку – таким образом она не являлась, строго говоря, античной вещью; по природе скорее всего прямой потомок. Его брат отдал ее ему – когда? Он сделал еще глоток. Где-то еще у него был оригинал, все поврежденные детали заново собраны внутри поцарапанного корпуса. Вероятно где-то на дне ящика того старого стола…

Он затянулся сигаретой и почувствовал как тепло от напитка разливается в желудке и затем быстро распространяется за его пределы.

Оранжевая луна висела низко над горизонтом, и быстро проносящиеся белые существа были шагающими полубогами. Он слабо улыбнулся, прислушиваясь к лягоштормовскому хору в болоте. Они исполняли что-то из Вивальди. Это из «Лета»? Да. Так. Сделал еще глоток и взболтнул остаток в стакане.

Да, это его работа, решил он. Он действительно единственный из них с опытом в пространстве. И конечно священника лучше будет послать для выяснения к чужестранцу, чем одного из его собственных людей. Меньше шансов для выговора, для расовых споров; и если какая-то опасность…

«Цинично, – решил он, – а ты не хочешь быть циником. Только практиком.

Что бы ни побуждало, теперь это твое; и ты знаешь что случилось в прошлый раз, кое-что похожее. Должно быть с тем же имели дело. Факт, что не будет элемента контрольных средств, в конечном счете дойдет до каждого.»

Он допил, загасил сигарету. Стакан исчез. Панель заскользила, закрываясь.

– Дайте мне того же, – сказал он и быстро. – Не сигареты, – припомнил новую программу сервомеха.

Питье вновь появилось, и он взял его машинально, находясь в глубокой задумчивости. Затем прошел и полуоткинул свое любимое кресло. Приглушил освещение, заставил температуру комнаты снизиться до 62 градусов по Фаренгейту, передвинул контроль, который вызвал возгорание настоящих дров в камине напротив, через комнату, опустил трехмерное изображение зимней ночи на одно из окон комнаты (это заняло у него несколько часов, чтобы достигнуть по-настоящему похожего вида), погасив теперь все светильники, увидел, что огонь разгорелся и откинулся в своем любимом, служащим для дум приспособлении.