Звездный двойник

— Да, верно.

Родж придвинулся поближе и тоже ткнул пленника пальцем. Дэк, посмотрев на часы, удовлетворённо заметил:

— На четыре минуты раньше срока! Отличная машина, мне бы такую. Родж, не нависай, мешаешь.

Клифтон посторонился. Дэк профессионально рубанул пленного ребром ладони по горлу. Тот отключился.

— Это его угомонит на время. Нельзя допустить переполоха на глазах у всего Гнезда. Что там со временем?

В запасе оставалось ещё три с половиной минуты.

— Вы должны появиться точно вовремя. Ни до, ни после — секунда в секунду! Понимаете?

— Да, — хором ответили мы с Клифтоном.

— Тридцать секунд, чтобы дойти до ворот. У вас ещё три минуты. Что собираетесь делать?

— Нервы в порядок привести, — вздохнул я.

— Да в порядке твои нервы, старина. Поздравляю, не растерялся. Ничего, ещё часа два — и отправишься домой с грудой денег, карманы не выдержат! Последний рывок…

— Ох, Дэк, твои б слова да богу в уши… Не так уж гладко всё шло, верно ведь?

— Это точно.

— Да, Дэк, на минуту.

Я вылез из машины и прошёл к водительской дверце.

— Дэк… А что будет, если я в чём-нибудь ошибусь?

— А? — Дэк был заметно удивлён, затем рассмеялся — немного слишком сердечно. — Не ошибёшься, Лоренцо! Пенни говорила, ты сложил в черепушку всё, что надо.

— И всё-таки?

— Ты не можешь провалиться, тебе говорят. Я всё понимаю; сам когда-то сажал корабль в первый раз. Но там, как дошло до дела, просто времени не было бояться.

В разрежённом воздухе непривычно тонко прозвучал голос Клифтона:

— Дэк! Вы следите за временем?

— Куча времени — больше минуты!

— Мистер Бонфорт! — Это была Пенни. Я подошёл к ней, она вылезла из машины и протянула руку:

— Счастливо, мистер Бонфорт!

— Спасибо, Пенни.

Родж пожал мне руку, Дэк хлопнул по плечу:

— Минус тридцать пять секунд. Пора.

Я кивнул и зашагал вверх, к воротам. Должно быть, добрался я до них на пару секунд раньше — массивные створки распахнулись, стоило мне к ним подойти. Я перевёл дух, в последний раз проклял эту дурацкую маску…

…и вышел на сцену.

* * *

Сколько раз вы это проделывали — никакого значения не имеет. Премьера! Занавес пошёл! Ваш выход! — и дух перехватывает, и замирает сердце. Конечно, стараниями менеджера зал полон. Конечно, вы всё это в точности проработали на репетициях. Всё равно. Ваш выход — и сотни глаз направлены на вас; публика ждёт, что вы скажете, ждёт, что вы сделаете, может, даже ждёт от вас чуда — а кое-кто и провала… Братцы! Вам всё это наверняка знакомо. Именно на этот случай Бог создал суфлёров.

Осмотревшись, я увидел здешнюю публику, и мне жутко захотелось удрать. Впервые за три десятка лет почувствовал мандраж на сцене.

Будущие родственники заполняли всё вокруг, куда только хватало глаз. По обе стороны оставленного для меня прохода их были тысячи — точь-в-точь грядка, плотно засаженная спаржей. Я знал, что перво-наперво нужно дойти по этому проходу до центра площади и затем ступить на пандус, ведущий во внутреннее Гнездо, и всё это — как можно быстрее…

Я не мог сделать и шагу.

Тогда я сказал себе: «Парень, ты же — Джон Джозеф Бонфорт! До этого ты бывал здесь десятки раз! Всё это — твои друзья. И ты здесь потому, что сам так хотел, и они тоже рады видеть тебя сегодня! А ну, давай пошёл! Там-там-та-ТАМммм! А вот и новобрачная!»

И я снова стал Бонфортом. Дядюшкой Джо Бонфортом, единственно желавшим — сделать всё как надо, к вящей славе и на благо народа своей планеты и своих друзей-марсиан. Я сделал глубокий вдох и пошёл.

Глубокий вдох меня и выручил — я почуял знакомый запах. Тысячи и тысячи марсиан — собранные вместе, они благоухали так, словно здесь кто-то выронил и разбил целый ящик «Вожделения джунглей»! Уверенность в том, что я действительно чувствую запах, даже заставила обернуться, поглядеть, не идёт ли следом Пенни. Пальцы мои всё ещё хранили тепло её руки.

Я пошёл по оставленному мне коридору, пытаясь идти так же быстро, как и марсиане на своей родной планете. Толпа смыкалась позади. Вполне возможно, малыши удерут от старших и сгрудятся на дороге. Малыши — я хочу сказать, марсиане, только что прошедшие стадию деления, они вдвое меньше «взрослых» по росту и весу. Их, пока не подрастут, из Гнёзд никуда не выпускают; потому мы забываем порой, что бывают на свете и маленькие марсиане. Чтобы подрасти и восстановить память и знания, им требуется лет пять. А сразу после деления марсианин — абсолютный идиот, ему даже до слабоумного ещё расти и расти. Перераспределение генов после конъюгации и регенерация после деления надолго выбивают его из колеи, об этом была целая лекция на одной из кассет Бонфорта в сопровождении не шибко-то качественной, любительской съёмки.

Малыши, весёлые, дружелюбные идиотики, полностью освобождены от любых приличий и всего, что с ними связано. Марсиане в них души не чают.

Два таких малыша, совсем ещё маленькие, выскользнули из толпы и стали, загородив проход, будто два несмышлёных щенка посреди шоссе. Оставалось либо тормозить, либо сбивать их с ног.

Я затормозил. Они придвинулись вплотную, теперь уже окончательно перекрыв коридор, и, выпустив ложнолапки, зачирикали, обмениваясь впечатлениями. Я их совершенно не понимал, а они немедленно вцепились в мои брюки и принялись шарить в нарукавных карманах.

Толпа тесно обступила коридор, и обойти малышей я не мог. Что же делать? Малыши были так милы, что я чуть не полез в карман за конфетой, которой там не было. С другой стороны, обряд усыновления рассчитан по секундам, почище любого балета. Не добравшись вовремя до пандуса, я совершу тот самый, классический, грех против приличий, прославивший в своё время Кккахграла Юного.

Но малыши и не думали уступать мне дорогу: один из них откопал в кармане мои часы.

Я вздохнул, и волна аромата накрыла меня с головой. Приходилось рисковать. Ласкать детишек принято во всей Галактике; если обычай сей перевесит крошечное нарушение марсианских приличий, то мне, считай, удалось создать прецедент. Я опустился к малышам, став на одно колено, ласково потрепал и погладил их чешуйчатые бока.

Поднявшись, произнёс осторожно:

— Пока, ребятки, мне пора.

Фраза эта исчерпала львиную долю моего Бэзик-Марса. Малыши опять придвинулись ко мне, но я бережно отстранил их и быстро-быстро зашагал дальше, стараясь наверстать упущенное. Ничей Жезл Жизни не проделал дыры в моей спине! Значит, можно надеяться, я не так уж сильно погрешил против приличий. Благополучно добравшись до пандуса во внутреннее Гнездо, я начал спуск.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Строкой звёздочек я обозначил здесь обряд усыновления. Почему? А потому, что знать о нём положено только принадлежащим к Гнезду Кккаха. Это внутреннее дело нашего Гнезда.

И ничего странного: мормоны[19], к примеру, могут иметь сколько угодно самых близких друзей-немормонов, но разве эта дружба даёт «иноверцам» право посещения их храма в Солт-Лейк-Сити? Ни под каким видом! Марсиане частенько наносят визиты друг к другу, однако ни один никогда не войдёт в чужое внутреннее Гнездо! Даже супруги-конъюганты не пользуются такой привилегией. Вот почему я не имею права детально описывать обряд, как и член масонской ложи не может рассказывать о её ритуалах посторонним.

Скажу лишь, что никаких отклонений не допускается, а сам обряд во всех Гнёздах Марса одинаков; стало быть, и свалившаяся на меня роль одинакова для всех усыновляемых. Мой поручитель и покровитель, старейший марсианский друг Бонфорта Кккахррриш, встретил меня у входа и погрозил Жезлом. В ответ я потребовал, чтобы он убил меня, если я виноват в нарушении приличий. Правду сказать, я его не узнал, хотя и видел на фото, просто это должен был быть он — таков ритуал.

Объявив таким образом, что ни ногой не переступлю Великий Квадрат Добродетели — Почитание Материнства, Почитание Домашнего Очага, Почитание Гражданского Долга, а также — ни одного пропуска в воскресной школе, — я получил позволение войти. 'Ррриш провёл меня по всем пунктам, где мне задавали вопросы, а я отвечал. Каждое слово, каждый жест были отработаны, словно в классической китайской пьесе, — и слава богу, иначе я не имел бы ни единого шанса. Большинства вопросов и половины своих ответов я не понимал вовсе — то и другое просто зазубрил наизусть. И от того что марсиане предпочитают неяркий свет, было ничуть не легче, приходилось блуждать наощупь, точно кроту.