Операция «Гадюка» (сборник)

— Неужели ты до сих пор не догадалась?

— О чем?

— Ну, вернись к ситуации того времени! Ты понравилась императору. Ты, маленькая девочка. И он хочет полюбить тебя, когда ты созреешь для его любви.

Слова были неприятные, какие-то агрономические — созреешь, сорвут.

— Не догадалась, пускай остается в неведении, — сказал Кюхельбекер с облучка.

— Пускай говорит, — возразил Веня Малкин, обернувшись и словно впервые увидев Люсю.

Конечно же, она видела его только на экране телевизора, он был напудренным и подкрашенным. И казалось, он сейчас нежно возьмет тебя за руку своими тонкими пальцами и, в своем странном костюме Пьеро с генеральскими эполетами, увлечет тебя в душистый весенний цветущий сад.

А сейчас было видно, что у него серая, нездоровая кожа и опухшие веки — он был куда больше похож на старожилов этого мира, чем на земного певца.

Люся глядела на певца, и в голове двигались мысли.

Господи, вдруг поняла она, ну как же можно было не подумать об этом с самого начала! Ну зачем было ее возвращать домой? Из милости? Из озорства? Чтобы паровозики привезти? Они ведь и не скрывали, они думали, что она понимает. Ну ладно, ей было двенадцать. А теперь-то могла сообразить. И Егору пора было сообразить!

— Если бы они оставили меня здесь, — произнесла Люся, — то я бы никогда не выросла…

— Тебя как рассаду, — сказал Кюхельбекер, — высадили на плодородную грядку. Чтобы собрать урожай, когда ты поспеешь.

«Какой ужас!» — сказали тонкие брови Люси и поднялись полукружьями к волосам.

— Ты в самом деле не догадалась?

— И за мной всегда следили? — спросила Люся.

— Первые годы тебя не трогали, тебе давали расти, а год назад наш друг Малкин получил приказ готовить твое возвращение домой.

— Домой?

— Да, в свой дворец. — Кюхельбекер рассмеялся густым и гулким, как ночной театральный зал, голосом.

Телега выехала на Воробьевское шоссе. Дорога пошла вниз, и стала видна река. Там внизу — бытовка, где она провела первые часы на этой земле.

— Мне нельзя приказать, — сказал Веня Малкин. — Я мог бы всю вашу империю с потрохами купить.

— И не купил, — заметил Кюхельбекер.

— А как Пыркин? — спросила Люся. Чтоб отвлечься. Она же как Веня Малкин. Ею манипулировали, ее пасли, ее держали в теплице — у них всюду свои руки, свои агенты. Если бы догадаться, что не они убежали, а их с Егором отправили наверх, она бы давно уехала из Москвы без следов, найди ее у тетки под Курском — бог с ним, с техникумом, — ищите меня!

Она чуть не произнесла эти слова вслух. И сжалась. Она же сама во всем виновата!

— Пыркин? — спросил доктор. — Я не знаю такого человека, я так редко покидаю столицу.

Люся догадалась, что под столицей доктор имеет в виду Киевский вокзал и его площадь. Такая маленькая столица…

— Пост номер шесть, — сказал Кюхельбекер, — ты меня спрашивай. Я их всех знаю. Пост номер шесть. Пыркин, Партизан и при них женщина…

— Ее оживили?

— Нет, им прислали новую, в последний улов отыскали на Кутузовском проспекте. Она теперь на посту живет.

И тут Люся увидела Пыркина.

Он стоял у дороги спиной к обрыву, приподняв руку.

И бывает же, Люся вдруг испытала радость, хорошую, почти веселую радость — не только от Пыркина, но и оттого, что рядом с ним стоял Жулик и внимательно всматривался… И вдруг кинулся с лаем за телегой, колотя себя хвостом по бокам.

— Жулик! — кричала Люся. — Жулик, ты живой!

— А что же с ним сделается? — Пыркин, прихрамывая, бежал рядом с телегой, тянул руку к Люсе.

Люся попросила Кюхельбекера:

— Остановитесь!

— Нельзя, — сказал Кюхельбекер. — Не положено.

— Глупости! — крикнула Люся. — На одну минутку.

— Начинаются очень опасные места, — сказал Кюхельбекер. — Мы проезжаем их быстро, здесь водятся призраки.

— Какие еще призраки? — капризно спросил Веня. — Давай скорей, это же не Москва, а пустыня какая-то.

— Это теперь ваш дом, господин Малкин, — сказал Кюхельбекер, — другого у вас не будет.

— Будет, — резко сказал Веня. — Я его сделаю.

Люся слышала их перебранку, но видела только Пыркина.

Она дотянулась до его холодных пальцев, но пожать руку не успела, так как Пыркин быстро отставал.

Люся попыталась соскочить с телеги, но Леонид Моисеевич буквально повис на ней, а она была слишком слаба, чтобы вырваться. Видно, еще действовало средство, которым ее оглушил Веня и его сообщники, оставшиеся в Москве.

Телега стучала все быстрее, разгоняясь по Воробьевке, а Пыркин остановился с поднятой рукой.

— Заходи! Выпьем! — кричал он. Потом закашлялся.

Вдруг снова побежал, забыл спросить что-то важное.

— Как Егорка? — услышала она. — Скоро к нам?

— Скоро! — откликнулась Люся. — Очень скоро.

«Он приедет, скоро приедет», — думала она, стараясь не смотреть по сторонам и не видеть редких голых стволов, домов, населенных призраками, серого текучего неба, вечно грозящего несбывшимся дождем.

Навстречу проехал велосипедист, но даже не посмотрел в их сторону. Впереди показался спуск к мосту Окружной дороги.

Люся молчала, зябла. Над головой вели разговор Кюхельбекер с Веней, и Кюхельбекер, как старожил ада, был доволен ролью Вергилия. Ему даже доставляло удовольствие поддразнивать Веню.

— Я понимаю вас, — гудел Кюхельбекер, — в последние дни на том, верхнем свете вы были слишком заняты подготовкой — скорей, скорей… А ваша болезнь в самом деле неизлечима?

— Сейчас не место и не время! — вдруг грозно сказал Веня в лучших традициях Дворянского собрания.

— Вы правы, — мирно согласился Кюхельбекер, — я только хотел подчеркнуть, что коли ваша болезнь так неизлечима, то любая дыра лучше, чем ваш дворец, если в ней можно остаться живым. Вы похожи на смертника, которому только что заменили казнь пожизненным заключением и он идет по коридору к своей новой камере, как на курорт в Мариенбаде…

— Ничего подобного! — сопротивлялся Веня. — Я как хочу, так и решаю!

— Но когда вы входите в камеру, где вам предстоит провести остаток жизни, и видите плохо покрашенные стены, вонючую парашу и тараканов, то вам кажется — лучше уж было кончить жизнь сразу, чем тянуть ее здесь.

— Да помолчи ты! — взвился Веня.

Кюхельбекер вздохнул — видно, решал, как ему реагировать на окрик Малкина. Потом сказал:

— Я мог бы наказать вас, потому что кричать на канцлера суверенного государства недопустимо, тем более что вся ваша дальнейшая жизнь зависит от моего расположения или гнева. Но я решил, что не буду вас наказывать, потому что вы — представитель творческой интеллигенции. У вас разболтаны нервы и никуда не годится психика.

Веня не отвечал.

Спина его была согнута, плечи подняты, словно он прятался от ударов. Он не смотрел по сторонам.

— Ох, как нелегко ему будет здесь, — прошептал Леонид Моисеевич Люсе на ухо, словно она была своей, родной и ей можно было довериться. А ведь она такая же, как Веня, только, может, без болезни. А какая у него болезнь? Люся не знала об этом. У кого спросить? А вдруг он услышит? Получится неловко.

Путешествие до площади Киевского вокзала заняло более получаса. Велосипедисты утомились, два раза останавливались отдохнуть. Веня спросил Кюхельбекера, а есть ли здесь автомобили. Получив отрицательный ответ, совсем увял.

На площади у вокзала почти ничего не изменилось. Только неподалеку от обгорелого столба она увидела еще два таких же. Значит, казни продолжаются.

На ступеньках у входа в вокзал стояли несколько человек. Впереди пожилой мальчик с гитарой.

Когда телега, развернувшись, остановилась перед ступенями, пожилой мальчик ударил по струнам и завопил старую песню:

— «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше…»

— «…Ты услышишь, ты услышишь, как веселый барабанщик…» — подхватили остальные.

Зрелище было удручающим, хотя Люсе эти певцы были знакомы с прошлого раза. И она догадалась, что они встречают коллегу, о котором слышали, что он знаменит. А может, кто-нибудь из них успел в предыдущем мире послушать Веню.