Операция «Гадюка» (сборник)

— Иди, сейчас буду. Из пушки без меня не стрелять.

Берия обернулся к своим шахматистам.

— Доктор Фрейд для вас — старший товарищ и коллега. Слушайтесь его, потому что он не сделает вам дурного.

— А если сделает? — спросил Лядов.

— Во-первых, вы сами во всем разбираетесь, — сказал Берия. — Во-вторых, у вас нет выбора. Я ему доверяю, и вы будете доверять. Вы же из одной компании.

— Разве? — взвился Майоранский. — Я никогда не был в компании с Леонидом Моисеевичем. И не стремился к этому.

— Хватит разговорчиков! — рявкнул Берия, который почувствовал, что зашел слишком далеко в своем либерализме. — Фрейд, начинайте свои опыты. Гоглидзе! Где Гоглидзе? Помогай доктору и смотри, чтобы шахматисты не мешали работать.

И Берия поспешил к выходу, чтобы пресечь очередную попытку конкурентов оспорить его власть.

Майоранский пошел по лаборатории. Он трогал приборы, поднимал пробирки, ему доставляло удовольствие вновь оказаться в привычной атмосфере.

— А где центрифуга? — вдруг спросил он.

— На кой ляд центрифуга алхимикам и колдунам? — ответил за доктора Лядов.

— Вы не правы, — сказал Гоглидзе. — Центрифуга есть в том помещении, только она приводится в движение человеческой силой.

— А какой же еще! — сказал Лядов.

Доктор выпрямился и вздохнул. Он начинал работу.

— Я не имею чести быть с вами знаком, — сказал он. — Но полагаю, что мы с вами коллеги.

— До некоторой степени, — ответил Лядов.

— Это не совсем так, — сказал Майоранский. — Вряд ли вы можете на это претендовать. Должен сказать вам, что в прошлой жизни я занимал достаточно важное место в биологической науке. Моя лаборатория была снабжена лучшим отечественным и импортным оборудованием и аппаратурой.

Его казенный язык не вязался с бородкой и брюшком. Казалось бы, он должен быть изысканно интеллигентен, он говорил, как недавно приехавший с юга партийный выдвиженец.

Лядов этого не замечал, но Леониду Моисеевичу воляпюк Майоранского резал слух.

— Сначала Гоглидзе возьмет у вас кровь на биохимию, — сказал доктор. — Надеюсь, вам известна эта процедура.

— С какой целью?

— Кровь индивидуальна. Даже здесь. Вам приходилось видеть, что она собой представляет?

— Что меня может удивить? — спросил Майоранский.

— Вы видели кровь без лейкоцитов? — спросил Леонид Моисеевич. — А вы знаете, что происходит с вашим гемоглобином?

— Это любопытно, — сказал Лядов. — Давайте же займемся, не будем тянуть время.

— Твой поезд без тебя не уедет, — заметил Майоранский.

— Чем скорее я покину этот мир, тем лучше, — сказа Лядов.

— Чтобы вернуться сюда?

— Может быть, я хочу умереть там.

— Хватит этих разговорчиков при посторонних, — оборвал его Майоранский. — У нас с тобой задание, важность которого трудно переоценить. Я полагаю, что за последние сотни лет судьба никому еще не давала такого преимущества.

— Ты считаешь это подарком судьбы? Ты — злобный гордец!

Доктор подумал, что слушает отрепетированный и многократно повторяющийся спор. Здесь, в мире без времени, можно было спорить бесконечно.

Но слова Майоранского доктора насторожили, может быть, потому, что он готов был услышать что-то необычное и опасное для человечества. Ведь в любом случае все это — интрига Берии, причем задуманная давно и на несколько шагов вперед.

В первое время доктор думал, что Берии нужно добыть что-то из человеческого мира — может, пушку или какой-нибудь яд, — что-то недоступное здесь и могущее способствовать росту его могущества.

Но что?

Если говорить поменьше и слушать побольше, они обязательно проговорятся.

Доктор был прав.

Ошибка Берии, который думал, что все предугадал, заключалась в том, что он не предупредил шахматистов: доктор — чужой и даже опасный человек. И они восприняли его как союзника Берии. И не считали нужным перед ним таиться.

— Вам придется передвигаться? — спросил доктор.

Лядов лег на накрытую белой простыней койку, Гоглидзе принес иглу и пробирку для крови.

Майоранский следил за тем, как Гоглидзе берет кровь на биохимию.

Он чуть вздрогнул, когда игла вошла в сгиб руки и капелька жидкой крови образовалась у места укола.

— Вы куда-то поедете? — спросил доктор.

— Конечно, поедем, если бы это была просто прогулка, вашей помощи бы не потребовалось, — сказал Майоранский.

— Я спрашиваю, — произнес доктор, глядя, как Гоглидзе отошел от Лядова, — потому что должен понять, как составлен ваш график. Сколько вам находиться в пути и когда вы сможете возвратиться.

Лядов сел на койке, зажал согнутой рукой клочок ваты, который ему дал Гоглидзе, потом встал и отошел.

— Ваша очередь, маэстро, — произнес он, приглашая Майоранского занять его место.

Майоранский послушно улегся.

— Мы поедем на поезде, — сказал Лядов. — Какое счастье! Как вы думаете, какое сейчас время года?

— Осень, — ответил доктор. — По докладам Службы точного времени. Они отсчитывают время от Новых годов. Как появляются новые люди оттуда, так и начинаем Новый год.

— А то оденешься в тулуп, а тебя спросят: вы из какого психатория к нам заявились? — засмеялся Лядов.

— Больно же! — закричал Майоранский. — Вас что, не учили, как надо вводить иглу в вену?

— Извините, — сказал Гоглидзе. — Бывает, у вас вены не выражены.

— Хотел бы я с вами отправиться, — сказал доктор. — Хоть глазком поглядеть на живой мир!

— Я разделяю вашу позицию, — сказал Майоранский, — ибо она увеличивает наши шансы на выживание. Ведь медицинский контроль нам просто необходим. К тому же и на месте лишние руки нам пригодятся.

— А ты поговори с Лаврентием Павловичем, — сказал Лядов. — Вдруг он согласится?

— Нет, — ответил доктор. — Он никогда не согласится, потому что я ему здесь нужен.

— Я понял, — сказал Лядов. — Он надеется, что ты выкуешь победу в горячем цехе завода «Серп и молот»!

— Да, он надеется, что я смогу усовершенствовать вакцину. Но я не смогу, — сказал Леонид Моисеевич. — И знаете почему? Совершенно нет не только оборудования, но и препаратов. Ведь наши задачи решаются только на генетическом уровне, а я даже не могу пользоваться электронным микроскопом.

— Чепуха получается, — сказал Лядов. — Какого черта проводим диверсию, если не можем занять тот мир?

— Для того чтобы править, не обязательно жить среди колхозников, — загадочно ответил Лев Яковлевич.

Доктор отошел к своему рабочему столу.

Перед ним были две пробирки с кровью шахматистов.

Куда они едут? Наверх. Что будут делать? Что-то негодное. Они же преступники.

— Давайте, — сказал доктор, — будем считать всерьез, сколько вам добираться до места и сколько времени вы будете там находиться. Нужно все рассчитать с максимальной точностью.

— Давайте, — согласился Лядов. — Вы не слушайте Майоранского, он там не бывал. А для меня это — вторая родина.

— Начнем сначала, — сказал Леонид Моисеевич. — Где находится ваш канал?

— Канал? — не понял Лядов.

— Дыра. Отверстие. Где вы перейдете в тот мир.

— Черт его знает, — сказал Лядов. — Как-то разговора об этом не было.

— И не надо об этом говорить вслух, — нравоучительно заметил Гоглидзе.

Он все почесывал верхнюю губу, ждал, когда появятся усики. Но надежды уже не осталось.

Он вел себя как оголтелый щенок при большом псе. Смотрите, какой я наглый и отважный!

Но без большого пса поблизости Гоглидзе терял отвагу.

Хотя не забывал напоминать о своей преданности.

Вот сейчас — он не столько охранял Тайну, сколько хотел показать всем, что ее охраняет.

— Гоглидзе, — раздраженно сказал доктор, — займитесь своим делом! У вас препарат погибнет. Тогда я буду вынужден вас уволить!

— Еще неизвестно, кто кого уволит.

— Гоглидзе!

Лядов хихикнул.

Гоглидзе насупился, отвернулся. Майоранский, битый, сидевший, никому не верящий, усомнился, допущен ли доктор Фрейд к большим тайнам. Так что не надо с ним откровенничать. Не исключена провокация.