Хозяйка розария

— Я не другая женщина, — сказала Франка, но Алан тотчас с жаром возразил ей.

— Нет, другая! Вы не можете об этом судить, потому что не видите себя со стороны. Вы очень сильно изменились, и я думаю, что вам можно навсегда забыть об этих таблетках.

Франка почувствовала, как в ней закипает гнев. Она прочитала достаточно книжек по психотерапии и была сыта по горло глупыми советами:

Вам не нужны таблетки!

Вы сильная!

Вы не должны никого и ничего бояться!

Вы можете делать все, что вам хочется!

Прошли те времена, когда она верила подобным сентенциям. В прошлом остались смехотворные попытки с помощью упрямых внушений избавиться от проблем, с которыми так или иначе сталкивается человек. От этих внушений не становилось лучше и, по крайней мере, не было хуже, но Франку раздражали утверждения профанов о том, что вылечиться можно такими простыми и дешевыми средствами.

— И вы считаете, что знаете это лучше меня? — ответила она вопросом на вопрос. В тоне ее прозвучала несвойственная Франке резкость. — Вы хотите сказать, что так хорошо меня знаете, что можете давать мне советы?

Он не поддался на провокацию и не повелся на ее раздраженный тон.

— Я не особенно хорошо вас знаю, это верно. Но у меня есть глаза. И я вижу, что вы изменились. Хотите вы меня слушать или нет, будете вы со мной спорить или нет — я могу судить о вас только по моим впечатлениям.

— Вы не думаете, что чужие впечатления меня не очень интересуют, — заносчиво возразила Франка, — и уж, во всяком случае, не… — она не договорила, но Алан сразу понял, что она хотела сказать.

— И уж, во всяком случае, не мне об этом говорить — мне, законченному алкоголику, вы это хотели сказать? Вы не производите на меня впечатления неустойчивой, лабильной, зависимой, слабой и несчастной женщины. Вы активны и энергичны, вы уверенно идете по жизни, но по каким-то причинам считаете, что вам надо принимать психотропные препараты, чтобы твердо стоять на ногах.

Она слышала его слова, но не воспринимала их.

— Мне нужны таблетки, — сказала она без гнева, скорее с безнадежной покорностью судьбе. — Я не могу обходиться без них.

— Неужели их нельзя купить здесь?

— Нет. Это я выяснила еще в прошлом году. Я могу заказать эти таблетки только в Германии по рецепту моего врача.

Алан подошел к ночному столику, взял инструкцию и положил ее в карман.

— В инструкции напечатан состав препарата. Полагаю, что химические названия выглядят одинаково на разных языках. Может быть, мы найдем аптекаря, который продаст вам что-нибудь похожее.

Франка уныло пожала плечами.

— Не знаю. Трудно купить это лекарство без рецепта. Это очень сильные таблетки, Алан. Их не продают просто так.

— Мы попытаемся, — невозмутимо ответил Алан. — Идемте, или вы действительно хотели переодеться?

Франка недоуменно посмотрела на него.

— Вы хотите сказать, что я поеду с вами в Сент-Питер-Порт?

Алан посмотрел на часы.

— Сейчас четверть второго! Мы договаривались на час. Нам надо поспешить. Две пожилые леди уже сидят в ресторане и воображают, что с нами приключилось какое-нибудь несчастье.

— Я не могу поехать с вами.

— Почему?

Во Франке снова вскипела ярость. Его невежество, которое он самоуверенно считает верной стратегией, начало всерьез действовать ей на нервы.

— Почему? Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но, как мне кажется, я уже давно вам все объяснила! О чем, как вы думаете, мы все это время говорили? О погоде? — Франка слышала свой пронзительный, визгливый, неприятный голос, но паника неудержимо рвалась наружу сквозь напряженные нервы, заставляя забыть о приличиях.

Алан не поддался и на эту провокацию.

— Думаю, мы уже оба поняли, о чем идет речь. Но я не понимаю, почему вы, собственно, хотите остаться дома. У вас нет таблеток и вы боитесь панической атаки. Отлично. Но если она наступит, то она наступит. Неважно где — здесь или в Сент-Питер-Порте. Вы от нее нигде не убережетесь. Так что можете спокойно ехать.

— Если я останусь дома, то атака не будет такой сильной.

— Вы в этом уверены?

Франка вдруг почувствовала страшную усталость.

— Не знаю. Но обычно мне бывает очень плохо, и я не хочу, чтобы приступ настиг меня в общественном месте.

— Это понятно, но здесь вы будете совсем одна, а это тоже нехорошо.

Усталость наваливалась на Франку все сильнее, и она вдруг поняла, что сейчас, в данный момент паническая атака ей уже не грозит. Усталость была знаком того, что паника улеглась, не успев поразить ее. Паника переродилась в невероятное, невообразимое бессилие. Теперь паника вернется нескоро. Сначала должны восстановиться силы.

У нее не было даже сил на то, чтобы сдержать слезы. Она дала им волю, и они потекли по ее щекам.

— Простите, — пробормотала она, — я сама не знаю, почему я плачу. Я так устала, я так ужасно устала.

Она почувствовала, как руки Алана обняли ее, и уткнулась лицом в его мокрую куртку, но она этого не почувствовала, так как куртка стала еще мокрее от ее слез. Утешительная темнота окружила Франку, а руки Алана крепко держали ее, грели, не давали упасть.

Словно издалека она услышала его голос:

— Тебе не за что извиняться, в этом нет ничего страшного и стыдного. Плачь, просто плачь. Плачь столько, сколько тебе хочется!

Она отдалась на волю своих слез, своих всхлипываний, своего голоса. Она не желала больше сопротивляться, хотя и могла.

«Мне нужна сила, — думала она, — мне надо где-то взять силу».

К своему удивлению, она вдруг поняла, что нашла ее источник.

6

Был уже третий час, когда они, наконец, добрались до ресторана «Бруно».

— Моя мать уже все поняла и расстроилась, — заметил Алан. — Она убеждена, что я уже напился и лежу в каком-нибудь уголке, а ты никак не можешь заставить меня встать.

Они перешли на «ты» после сцены в комнате Франки. Франка проплакала полчаса, она всхлипывала, дрожала и при этом чувствовала, что плачет не из-за таблеток, а от покидавшей ее застарелой, накопившейся в душе боли, плачет по растраченным попусту годам, плачет оттого, что ее никогда не любил Михаэль, оплакивала все свои обиды и бессилие, с которым она им противостояла.

Алан не мешал ей плакать, он ждал, когда слезы Франки иссякнут сами, ждал, когда она успокоится, когда она выплачет все свое горе. В какой-то момент он погладил ее по волосам и сказал: «Я понимаю твои чувства. Я очень хорошо их понимаю». И она вдруг поняла, что и он держится за нее, что и он находит в ней утешение, пусть даже и казалось, что она черпает у него силу.

— Все прошло, — сказала она наконец смущенно, освободилась из его объятий и пригладила волосы. — Должно быть, я ужасно выгляжу.

— Выглядишь ты хорошо, — сказал он, — но тебе не мешало бы умыть лицо. Иначе нам придется объясняться с мамой и Мэй.

Франка пошла в ванную, ополоснула холодной водой лицо, припудрила нос и причесалась. Вид у нее все равно был довольно взъерошенный, но времени на переодевание и приведение себя в порядок уже не было.

«Все равно, — подумала она, — Алан — не Михаэль. Он может показаться со мной на людях и в таком виде».

В машине, по пути в Сент-Питер-Порт, они не говорили о том, что произошло. Ветер, между тем, разогнал последние облака, и небо снова синело, как накануне.

— Я знал, что сегодня будет хорошая погода, — удовлетворенно произнес Алан. — Все-таки я немного знаю свой остров.

— Тебе никогда не хотелось сюда вернуться? — спросила Франка, и Алан ответил:

— Иногда я чувствую ностальгию. Но на острове для меня нет интересной работы. А мне надо думать и об этом… Собственно говоря, об этом я должен думать в первую очередь, — добавил он после короткой паузы, словно стараясь убедить себя.

Когда они остановились перед рестораном и Алан сказал, что мать, наверное, расстроилась, Франка отмахнулась от такого предположения.