Хозяйка розария

Человек поднял голову. В темных глазах застыла неизбывная печаль. Он ответил по-английски с сильным французским акцентом:

— Меня зовут Жюльен.

— Ага. Жюльен. А тебя?

Теперь он обратился ко второму человеку, такому же подавленному, как и его товарищ.

— Меня зовут Пьер.

— Отлично. Жюльен и Пьер. Вы будете здесь работать, не правда ли? Действительно работать. Вы будете беспрекословно исполнять приказы — мои и миссис Фельдман, и вы будете очень прилежны. Очень прилежны. Знаете ли вы, как меня зовут? Я — майор Фельдман. Для вас я — герр майор. Вы будете приветствовать меня каждый раз, когда увидите. Не забывайте, — он повысил голос, перейдя почти на злобный крик, — не забывайте, что вы — ничто! Вы — два куска дерьма. Вас тысячи. Если вы мне не подойдете, я тотчас вас заменю. Если в мире станет на два куска дерьма меньше, он не изменится, он просто этого не заметит. Миру все равно, есть дерьмо или оно исчезло. Вы со мной согласны?

Ответа не последовало. Эрих зло прищурился.

— Я спросил, согласны ли вы со мной. Жюльен? Пьер?

— Да, — сказал Жюльен.

— Да, — сказал Пьер.

Лицо Эриха осталось неподвижным.

— Теперь принимайтесь за работу. Сад сильно запущен. Дел у вас будет много.

В этот момент он увидел Беатрис, медленно подошедшую к воротам. Эрих улыбнулся.

— Привет, Беатрис. У меня для тебя хорошая новость. Твой любимая Мэй действительно вместе с родителями осталась на острове. Она непременно придет на твой день рождения.

Беатрис вздрогнула от неожиданности. Сейчас на несколько мгновений она забыла о Мэй. Сердце ее сильно забилось, она почувствовала, что лицо ее вспыхнуло ярким румянцем. Эрих заметил это, и было видно, что он очень рад тому, что смог сделать Беатрис счастливой.

— Вот видишь, все не так плохо, — сказал он.

Оба пленника, сопровождаемые вооруженным солдатом, исчезли в саду. Беатрис посмотрела им вслед.

— Кто это?

— Военнопленные. Из Франции.

— Военнопленные?

— Да, Германия, как наверное тебе известно, победила Францию. Держись от них подальше. В большинстве своем французы недостойные люди. Ненадежные и лживые. Среди них много преступников.

На взгляд Беатрис, эти люди едва ли были опасны, но она решила на всякий случай быть начеку. Правда, сейчас ее беспокоили куда более важные вещи.

— Может быть, вы позволите мне сейчас навестить Мэй? — с надеждой в голосе спросила она.

Эрих в ответ, естественно, снова нахохлился.

— Послушай, надо все-таки уметь ждать. Ты, безусловно, хотела отпраздновать свой день рождения, и я тебе это разрешил. Теперь наберись терпения и жди!

У Беатрис не было никакого желания напоминать ему, что она не просила ни о каком празднике. Она уже достаточно хорошо его знала и понимала, что Эрих не станет вступать в дискуссии, а если надо, то и извратит факты. Она ничего не ответила, убежала в свою комнату и плотно прикрыла за собой дверь. Она встала у окна и принялась смотреть на деревья, листва которых уже начала понемногу желтеть. Дебора когда-то сказала ей, что силой мысли можно поддерживать связь с далеко уехавшим человеком. «Если ты будешь сильно о нем думать, пошлешь ему все свои мысли и чувства, то он обязательно это почувствует, и между вами установится невидимая, но очень крепкая связь».

Она попыталась изо всех сил сосредоточиться на Эндрю и Деборе.

— Я думаю о вас, — шептала она, — я очень, очень сильно думаю о вас. Я хочу почувствовать, что и вы тоже думаете обо мне. Я уверена, что вы думаете. Я знаю, что ты боишься за меня, мамочка. Но не тревожься. Со мной не случится ничего плохого, и я уверена, что когда-нибудь мы снова будем вместе.

Она очень долго простояла у окна, отдавшись чувству близости с родными. Она и в самом деле чувствовала эту близость, и от души надеялась, что это не мираж. На сад постепенно упала вечерняя тень, солнце, подернутое туманной дымкой, клонилось к горизонту.

Беатрис ощутила голод. Странно, никто пока не звал ее к ужину. Она вышла из комнаты, чтобы спуститься вниз, но в этот момент до ее слуха донесся какой-то шум. Беатрис остановилась.

Звуки доносились из спальни родителей, которую теперь занимали Эрих и Хелин. Звуки были устрашающими. Девочке показалось, что в спальне кого-то сильно терзают и мучают. Еще более удивительным было то, что жалобные звуки издавал Эрих.

Беатрис медленно подошла ближе. Дверь спальни была приоткрыта, и было видно, что происходит внутри. Она увидела родительскую кровать, на ней — Эриха и Хелин. Оба были голые, тяжело дышали и потели. Эрих лежал на спине, запрокинув голову и жалобно стонал. Хелин сидела на нем и торопливо двигалась вверх и вниз. Светлые волосы, которые она обычно заплетала в косу и высоко закалывала, были распущены и золотистым шелком ниспадали на спину до бедер. В тусклом вечернем свете ее кожа светилась белизной слоновой кости. Хелин была невероятно стройна, все ее члены отличались совершенством форм, бедра были длинными и крепкими. Маленькие упругие груди заканчивались острыми набухшими сосками, на лице лежало торжествующее, удовлетворенное выражение, какого Беатрис никогда раньше у Хелин не видела. Она выглядела почти счастливой, во всяком случае, не было и следа страха и робости. Она была сильна. Она была сильнее стонавшего под ней Эриха. Чудесным образом мир встал с ног на голову. Эти двое, так сжившиеся со своими жизненными позициями, внезапно поменялись ролями. В течение каких-то нескольких часов с этими людьми произошла разительная перемена, которая могла бы лишить Беатрис дара речи, если бы она и без того не онемела от страха.

То, что они делали, показалось Беатрис отвратительным, хотя она и не вполне понимала, чем они занимаются. Конечно, она кое-что знала об «этом деле», но когда она спрашивала о нем Эндрю, он неизменно отсылал ее к Деборе, а та говорила дочери, что она еще слишком мала, и что ей все объяснят позже. В лучшем случае, она могла кое-что узнать от Мэй, у которой был старший брат, который снабжал сестру обильными сведениями на эту тему — о половых отношениях между мужчинами и женщинами. Все эти рассказы были настолько фантастическими, что Беатрис считала их вымыслом. То, что она сейчас видела, подтверждало то отвращение, какое Беатрис всегда испытывала к рассказам Мэй. Голые тела, покрытые блестящей пленкой пота, агрессивные движения, стоны, искаженные лица — все это создавало впечатление борьбы не на жизнь, а на смерть, которую двое людей ведут непонятно по какой причине.

Дыхание Эриха становилось все более частым, а Хелин двигалась с такой силой, что ее волосы развевались, как флаг на ветру. Потом Эрих задышал, как издыхающий зверь, все мышцы его тела напряглись, а потом он, внезапно обмякнув, застыл лежа на спине и растекаясь в облегчающей истоме.

Хелин перестала двигаться. Несколько секунд она неподвижно сидела на Эрихе, а потом соскользнула с него и легла рядом с мужем. Она тесно прильнула к нему, обвила его рукой и спрятала лицо в его плече. Беатрис не смогла бы словами выразить, откуда к ней пришло это понимание, но она отчетливо осознала, что в течение считанных минут соотношение сил снова вернулось в исходное положение. Хелин снова стала слабой, а Эрих — сильным. Наверное, это было видно по тому, как Хелин изо всех сил домогалась нежности, а Эрих грубо ей в этом отказывал. Он просто терпеливо сносил ее ласки, не отвечая на них ни единым жестом. Потом он внезапно сбросил с кровати обе ноги и встал. Руку Хелин он при этом сбросил с себя, как докучливое насекомое.

— Эрих, — позвала Хелин. Голос ее звучал грустно и обиженно.

Он ответил жене по-немецки, и Беатрис ничего не поняла. Но тон был отсутствующим и холодным. Беатрис видела темные контуры его обнаженного тела на фоне светлого прямоугольника окна. У Эриха были длинные ноги и очень широкие плечи. Он был красивый мужчина, как Хелин была красивой женщиной. Они были замечательной парой, излучавшей внешнюю гармонию. Кто бы мог подумать, что их отношения больны, как прогнившее дерево?