Монсеньор Кихот

Отец Кихот поднял взгляд и увидел, что дорога наконец свободна.

Он отложил молитвенник и вновь пустил «Росинанта» в путь.

– Человек, который не верит, не может и богохульствовать, – сказал он, обращаясь не столько к мэру, сколько к себе. И тем не менее подумал: «А все-таки почему именно овцы? Почему Он в своей великой премудрости избрал в качестве символа овец?» На этот вопрос не давал ответа ни один из старых богословов, чьи труды он держал на полках в Эль-Тобосо, – даже святой Франциск Сальский, столь осведомленный насчет слона и ястреба, паука, и пчелы, и куропатки. Вопрос этот, безусловно, не затрагивался и в «Catecismo de la Doctrina Cristiana» ["Катехизис христианской доктрины" (лат.)], труде этого святого человека Антонио Кларета, бывшего архиепископа Сантьяго-де-Кубы, которого отец Кихот читал еще ребенком, – правда, насколько ему помнится, среди картинок была одна, изображавшая пастуха среди овец.

– Дети очень любят овец, – безо всякой связи произнес он.

– И коз тоже, – сказал мэр. – Неужели вы не помните, как мы в детстве катались в колясочках, запряженных козами? А теперь где все эти козы? Осуждены веки вечные гореть в аду? – Он взглянул на часы. – Я предлагаю, прежде чем мы отправимся покупать вам пурпурные носки, хорошенько пообедать «У Ботина».

– Надеюсь, это не очень дорогой ресторан, Санчо.

– Не волнуйтесь. На этот раз угощаю я. Они там славятся молочными поросятами, так что нам не придется есть овечек доброго пастыря, которых так обожают в нашей стране. Тайная полиция очень любила хаживать в этот ресторан во времена Франко.

– Упокой господи его душу, – поспешно вставил отец Кихот.

– Хотел бы я верить в кару господню, – заметил мэр, – тогда я наверняка поместил бы его – а я уверен, Данте так бы и сделал, – в самый последний круг ада.

– Не очень-то я доверяю суду человеческому, даже суду Данте, – сказал отец Кихот. – Его никак нельзя равнять с судом божьим.

– Вы, видно, поместили бы его в рай?

– Этого я не говорил, Санчо. Я не отрицаю, он наделал много зла.

– Ах да, ведь вы на такой случай придумали очень удобную уловку – чистилище.

– Я ничего не придумывал – ни ада, ни чистилища.

– Извините, отче. Я имея в виду, конечно, вашу Церковь.

– Церковь в своих действиях опирается на Священное писание – точно так же, как ваша партия опирается на учения Маркса и Ленина.

– Но вы же верите, что ваши книги – это слово божие.

– Не будьте таким пристрастным, Санчо. А вы разве не думаете – за исключением, может быть, ночью, когда вам не спится, – что Маркс и Ленин столь же непогрешимы, как… ну, скажем, апостолы Матфей или Марк?

– А вы – когда вам не спится, монсеньор?

– Мысль об аде, случалось, смущала меня во время бессонницы. Возможно, в ту же ночь вы в своей комнате думали о Сталине и лагерях. Был ли Сталин – или Ленин – безусловно прав? Возможно, вы задаете себе этот вопрос в тот момент, когда я спрашиваю себя, неужели такое возможно… как может милосердный и любящий бог?.. О да, я крепко держусь моих старых книг, но есть у меня и сомнения. Тут как-то вечером – Тереса как раз сказала мне на кухне что-то такое про плиту… что она-де докрасна раскалилась, – я перечитал все Евангелие. Знаете ли вы, что на пятидесяти двух страницах моей Библии апостол Матфей пятнадцать раз упоминает про ад, а апостол Иоанн – ни разу? Апостол Марк – дважды на тридцати одной странице, а Лука – трижды на пятидесяти двух. Ну, Матфей, бедняга, был ведь сборщиком податей и, должно быть, верил в действенность наказания, и все-таки я не могу не удивляться…

– И правильно делаете.

– Надеюсь… друг мой… что и вы иной раз сомневаетесь. Человеку свойственно сомневаться.

– Я стараюсь не сомневаться, – сказал мэр.

– О, я тоже. Я тоже. В этом мы, несомненно, схожи.

Мэр на секунду положил руку на плечо отца Кихота, и отец Кихот почувствовал, как от этого прикосновения его обдало дружеским теплом. «Как странно, – подумал он, сбавляя скорость и с излишней осторожностью заворачивая „Росинанта“, – что сомнение может объединить людей, пожалуй, даже в большей мере, чем вера. Верящий будет сражаться с другим верящим из-за какого-то оттенка в понимании, – сомневающийся же сражается лишь сам с собой».

– Молочные поросята в ресторане «У Ботина», – сказал мэр, – напомнили мне прекрасную притчу про Блудного сына. Я, конечно, не забыл, что там отец закалывает, по-моему, теленка… да, откормленного теленка. Надеюсь, наш поросенок будет не хуже откормлен.