Монсеньор Кихот

– Но о чем же, Тереса?

– Да о вас, конечно. Они говорили, что вы рехнулись. Говорили, что вас надо засадить в сумасшедший дом, чтобы спасти честь Церкви.

– Но почему? Почему?

– Жандармы из-за вас всю Авилу прочесали.

– А меня не было в Авиле.

– Они это знают. Они говорили, что вы – в Вальядолиде. И сказали, что вы поменялись платьем с красным мэром, чтобы удрать.

– Это неправда.

– Они думают, вы, наверно, снюхались с этими сумасшедшими басками.

– Тебе-то откуда все это известно, Тереса?

– Вы, что же, думаете, я дам им пользоваться вашим телефоном и не оставлю дверь в кухню открытой?

– Дай-ка я поговорю с отцом Эррерой.

– Только ничего ему не выбалтывайте, – сказал Санчо. – Ничего.

– А отца Эрреры нету. Он еще вчера до света уехал к епископу. А епископ в такой вошел штопор, что не удивлюсь, коли он самому Святому Отцу позвонит насчет вас. Отец Эррера сказал мне, что Святой Отец страшно ошибся, когда назначил вас монсеньером. А я сказала ему – нечего богохульствовать. Святой Отец не может ошибиться.

– Да нет, Тереса, может – немножко. Надо мне, видно, сейчас же возвращаться домой.

– Нельзя вам, отче. Жандармы уж всенепременно тут же вас сцапают, и вы до конца своих дней просидите в сумасшедшем доме.

– Но я же нисколько не сумасшедший – во всяком случае, не больше, чем отец Эррера. Или епископ, если уж на то пошло.

– А они скажут, что вы – сумасшедший. Я сама слыхала, как отец Эррера сказал епископу: «Надо его держать подальше от греха. Ради блага Церкви». Так что не возвращайтесь, отче.

– Прощай, Тереса.

– Так вы не вернетесь?

– Мне надо это обдумать, Тереса. – А мэру отец Кихот сказал: – Жандармы говорили с епископом, а епископ – с отцом Эррерой. Они считают, что я сумасшедший.

– Ну, особой беды в этом нет. Вашего предка ведь тоже считали сумасшедшим. Возможно, отец Эррера поступит, как каноник, и начнет жечь ваши книги.

– Не дай бог. Мне надо домой, Санчо.

– Вот это как раз и докажет, что вы сумасшедший. Нам надо быстро убираться отсюда, но не в Эль-Тобосо. Не следовало вам говорить Тересе, что вы в Леоне.

– Ну, у нее рот на замке. Можете не волноваться. Ведь она даже мне не говорила, что эти ее бифштексы – из конины.

– Есть и немало другого, о чем следует поволноваться. Эти компьютеры нынче работают со скоростью света. Мы их немножко запутали, сменив номер на машине, но если гвардейцы заложили в машину ваш сан – жди беды. Придется вам снимать ваш слюнявчик и носки. Не думаю, чтобы много монсеньоров разъезжало в стареньком «сеате-шестьсот».

Они быстро пошли дальше, к тому месту, где оставили «Росинанта», и Санчо вдруг произнес:

– Пожалуй, надо нам бросить машину и сесть на автобус.

– Но мы же ничего плохого не сделали.

– Опасно не то, что мы сделали, а то, что мы сделали по их мнению. Если читать Маркса теперь уже не преступление, то скрывать вора, ограбившего банк, – все еще преступление.

– Но он же не грабил банка.

– Ну, пусть ограбил магазин самообслуживания – все равно это преступление прятать его в багажнике своей машины.

– Я не брошу «Росинанта». – Они как раз подошли к машине, и отец Кихот по-отечески положил руку на ее крыло, где была зазубрина, оставшаяся от столкновения с машиной мясника в Эль-Тобосо. – Вы знаете пьесу Шекспира «Генрих Восьмой»?

– Нет, я предпочитаю Лопе де Вегу.

– Так вот, я бы не хотел, чтоб «Росинант» когда-нибудь упрекнул меня, как кардинал Уолси упрекнул своего монарха:

• Служи я небесам хоть вполовину
• С таким усердьем, как служил монарху,
• То в старости меня бы он не предал,
• Столь беззащитного, моим врагам
• [У.Шекспир, «Генрих Восьмой», акт III, сц. 2].

Вы видите эту вмятину на капоте «Росинанта», Санчо? Ей больше семи лет, и получил ее «Росинант» по моей вине. Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa [моя вина, моя вина, больше всего – моя вина (лат.)].

Они самым коротким путем выехали из Леона, но дорога пошла в гору, и «Росинант» стал выказывать признаки усталости. Перед ними вставали горы, окружающие Леон, – серые, скалистые, островерхие. Мэр сказал:

– Вы говорили, вам хочется тишины. Настало время выбирать между тишиной Бургоса и тишиной Осеры.

– С Бургосом связаны малоприятные воспоминания.

– Браво, монсеньор, а я-то подумал, что память о том, где находилась штаб-квартира генералиссимуса, как раз и может вас привлечь.

– Я предпочитаю мирную тишину тишине, наступающей после успеха, – эта тишина похожа на вечную тишину смерти. И притом, не очень хорошей смерти. А вы, Санчо, – мысль о монастыре не отталкивает вас?