Ларец Марии Медичи

— Замечательно, ле Kappe! Это заставляет нас на многое взглянуть иными глазами… Недаром же сей загадочный Сен-Жермен особенно выделял из своих знакомых именно этих четырех!

— Обратите также внимание, ла Моль, что в числе многочисленных псевдонимов Сен-Жермена есть и такой… — Ле Kappe вновь на мгновение замолк, как бы подчеркивая этим всю значимость своих дальнейших слов: — Граф Цароки!

— Граф Цароки? — нахмурился, словно что-то припоминая, ла Моль. — Это мне ничего не говорит.

— Анаграмма фамилии Ракоци, — подсказал ле Kappe.

— Ах да! Действительно… Вы просто великолепны, ле Kappe!

— Благодарю, граф.

— Кто еще, кроме вас, посвящен в тайну?

— Четверо наших аристократов, которых я имел честь вам назвать, если, конечно, граф Тулузский жив…

— И больше никто?

— Затрудняюсь вам сказать со всей определенностью.

— Ах, дорогой ле Kappe, это же очень и очень важно для меня! Разве командор не сказал вам, что орден поручил именно мне вступить в контакт с этим загадочным СенЖерменом?

— Сказал, что такое поручение уже дано. Но имени не назвал.

— Так вот, это я, дорогой лейтенант.

— Сочувствую, граф. Не в обиду будет сказано, но вам предстоит неравное партнерство.

— Я знаю, — сокрушенно поник ла Моль. — А что делать?

— Делать нечего, — согласился ле Kappe. — Но вернемся к тайне. Если вас интересует мое мнение, то в нее, по-моему, посвящен еще и сам король!

— Возможно… — задумчиво кивнул ла Моль. — Людовик действительно слишком благоволит ему…

— Более того. Он распорядился воздавать Сен-Жермену почести как принцу крови.

— Да-да. Это очень странно.

— Вам все еще странно, ла Моль?

— Нет, дорогой ле Kappe, теперь уже нет… После вашего рассказа я все вижу в ином совершенно свете. Раньше я полагал, что король выделяет Сен-Жермена в благодарность за услугу.

— Вы имеете в виду трещину в бриллианте?

— Да, ле Kappe, король очень дорожил этим камнем и, когда Сен-Жермен уничтожил трещину, был совершенно счастлив. Кстати, как это возможно — устранить трещину?

— Есть много путей, — усмехнулся ле Kappe. — Во-первых, просто подменить королевский камень, подсунуть вместо него очень похожий, только целый.

— А во-вторых?

— Во-вторых, можно так же хорошо изучить науки, как граф Сен-Жермен.

— Вполне, граф… Но это не исключает, конечно, более простой версии с подменой. Сен-Жермен сказочно богат и располагает, конечно, обширным собранием бриллиантов. На балу в Версальском дворце его видели с такими бриллиантовыми пряжками на туфлях, что двор был потрясен… Говорят, что маркиза де Помпадур не сводила с них глаз.

— Но он-то сам уверяет, что действительно умеет лечить камни и научился этому в Индии.

— Он многое говорит… — протянул ле Kappe. — Больше всего он любит, как бы случайно проговорившись, упомянуть о давно прошедших событиях, в которых якобы принимал участие.

— Да. Знаю, — согласился ла Моль. — Недавно в свете зашла речь о Франциске Первом, и Сен-Жермен привел всех в великое смущение, обмолвившись, что часто беседовал с покойным Франсуа.

— Ну это что! Франциск умер всего лишь двести лет назад. А что вы скажете про воспоминания Сен-Жермена о Христе?

— Он и на это решается?

— «Решается?!» Слишком слабо сказано, граф! Слишком слабо… «Мы были друзьями, — сказал он о Христе. — Это был лучший человек, какого я знал на земле, но большой романтик и идеалист. Я всегда предсказывал ему, что он плохо кончит». Как вам понравится такое?

— Неслыханно!

— Отчего же? — усмехнулся ле Kappe.

— Как свет терпит столь очевидную ложь?

— А разве Сен-Жермен хоть кому-нибудь пытался ее навязать? Такие вещи он роняет на ходу, с рассеянным видом, словно по забывчивости. Одни считают это чудачеством, другие относятся серьезнее. Тем более что загадочный граф действительно умеет творить чудеса. Он прославился как живописец, создавший светящиеся в темноте картины; его великолепные стихи полны недосказанностей и тревожат потаенным каким-то смыслом; сочиненные им сонаты и арии вызывают зависть профессиональных музыкантов. Разве вы не знаете, что очаровавший наше общество скрипач-виртуоз Джованнини был не кто иной, как наш проказник граф?

— Я уже устал удивляться, ле Kappe, — покачал головой бедный ла Моль. — Вы уничтожили меня. Теперь мне понятно, почему Джованнини выступал в маске.

— Это понять не трудно, ла Моль. Труднее объяснить те чудеса, которые показывал Сен-Жермен королю в своей алхимической лаборатории в замке Шато де Шамбор.

— Я вижу, дорогой лейтенант, что вы всерьез прониклись верой в его сверхъестественные способности. Быть может, вы поверили и в его бессмертие? Простите меня, это несерьезно. Одно дело наши таинственные игры в подземельях Тампля. Это занимает ум, щекочет нервы. Но относиться ко всему этому всерьез? Нет уж, увольте.

— А легендарный красный алмаз, граф?

— Кто его видел, ле Kappe?

— Мой пращур, который сгорел на костре, но так и не выдал тайны.

— Мой пращур тоже сгорел.

— Я знаю, что вы потомок гроссмейстера, — кивнул ле Kappe.

— Дело не в том, — отмахнулся ла Моль. — Знаете, в чем главная беда наших предков? В том, что им нечего было выдавать. Иначе они спасли бы себя и от пытки, и от костра. Я не верю в красный алмаз.

— Признаться, я тоже, но, мой милый граф, Сен-Жермен заставил меня многое пересмотреть. Нет, я, конечно, не считаю его бессмертным. Хотя бы по той причине, что он сам не считает себя таковым…

— Парадокс?

— Отнюдь. Я слышал, как он сказал одному знакомому: «Эти глупые парижане воображают, что мне пятьсот лет. И я даже укреплял их в этой мысли, так как вижу, что им это безумно нравится. Но если говорить серьезно, то я на самом деле намного старше, чем выгляжу». Так-то, ла Моль… Сен-Жермен и вправду многому научился на Востоке. У него нет эликсира бессмертия, но он знает тайну целебных трав. «Чай Сен-Жермена», которым он пользует короля, действительно оказывает животворное действие.

Это необыкновенный человек, граф, говорю вам открыто и честно. Не обижайтесь, но не вам тягаться с ним… И не мне.

— Вы бы лучше высказали все это командору!

— Я и высказал. Но он одержимый!

— Хорошо, ле Kappe, вы все знаете лучше меня, скажите же: что вы думаете о Сен-Жермене? Кто он?

— Я все сказал, граф. Он сын Ференца Ракоци и великий человек. Всесторонне одаренный от природы и широко образованный!

— Откуда тогда у него деньги? Только не уверяйте меня, что он их делает из свинца.

— Ничуть не бывало. К его услугам все золото масонских лож. Он достиг высших степеней посвящения… Быть может, даже самой высшей, единственной.

— Вы полагаете, он руководит всеми ложами?

— Да, граф, полагаю. Его приезд в Санкт-Петербург летом 1762 года, несомненно, был продиктован далеко идущими целями масонов. Мне достоверно известно, что фаворит императрицы Екатерины — Григорий Орлов — вручил ему очень крупную сумму.

— За какие заслуги?

— Не знаю. Возможно, наш подопечный содействовал воцарению императрицы. Это тайна, покрытая мраком. Известно только, что Орлов, обращаясь к Сен-Жермену, называл его саrо padre — дорогой отец.

— Да, все это возможно, — задумчиво произнес ла Моль. — В конце концов мы, тамплиеры восемнадцатого века, тоже своего рода тайное общество.

— Именно поэтому командор и стремится привлечь к нам такого блестящего человека, как Сен-Жермен.

— Уж лучше нам сразу идти под его начало, — усмехнулся ла Моль. — Так было бы правильнее…

Ле Kappe сделал вид, что пропустил откровенное высказывание графа мимо ушей.

— Командор убежден, что Сен-Жермен располагает красным алмазом, — заявил он.

— С каких пор, хотелось бы знать? — скептически улыбнулся ла Моль.

— С тех самых, как он объявился внезапно в Париже под именем графа Сен-Жермен, — ответил ле Kappe, и ни одна жилка не дрогнула на его лице.

Глава 14

Священное животное

Когда Люсин следом за Львом Минеевичем раздвинул гремящую бамбуковую занавеску и вошел в комнату, им навстречу поднялась разгневанная сиделка: