999. Последний хранитель

— Не называй Александра, это имя приносит несчастье.

— Почему, отец?

— Ладно, оставим это. Однако все мои сыновья что-то отдают мне в благодарность за то, что я произвел их на свет, и за те блага, которыми они пользуются.

— Каково ваше предложение, отец?

— Половину всего, что ты получишь как правитель.

— Треть, отец.

— Ты настоящий Чибо. Сойдемся на трети. Если бы я попросил две, ты предложил бы половину.

— Может быть.

— Ладно, договорились. А теперь скажи мне, что за письма ты от меня хочешь?

Глаза Христофора вспыхнули.

— Форма — на ваше усмотрение, отец. В них должна содержаться просьба принять меня, выслушать все, что я скажу, и благожелательно оценить мои нужды и выгоды, которые сможет получить тот, кому адресовано послание. Писем требуется пять: по одному к каждому из названных мной правителей и одно к Якобу Фуггеру, немецкому банкиру.

— Ты их получишь, — сказал понтифик. — Но помни! Никому не намекай на свои цели, иначе тебя сочтут сумасшедшим. Все, к кому ты обратишься, должны думать, что твоя цель — плавание в Китай и в Сипанго, чтобы улучшить оборот товаров и избавиться от опасности нападения турецких пиратов. Только при этом условии тебя станут слушать.

— Значит, вы мне верите, отец?

— Manko pe u belìn! [32]Даже во сне не поверю! Но это ничего не значит. Откроешь ты новую землю или доплывешь до Китая — по мне, все едино. А теперь не будешь ли ты так любезен отдать мне наконец эти страницы?

* * *

Прежде чем пробило полдень, Христофор держал в руках письма, составленные тайным секретарем, подписанные главой христианства и запечатанные сургучными печатями. Он смиренно склонился перед Папой, но не смог сдержать торжествующей улыбки. Он разыграл важнейшую в жизни партию и выиграл ее. Непонятно, заподозрил ли его отец, что он прочел «Тайные тезисы» графа делла Мирандолы. Возможно, из двух путей — убить сына или купить его молчание — он выбрал более пристойный. Скорее всего, рассказав ему о своих замыслах и апеллируя к его алчности, Христофор спас себе жизнь. Но теперь это уже неважно. Когда Папа прочтет «Тайные тезисы» графа, у него появятся совсем другие проблемы и он перестанет думать о сыне. Он представил себе, какое лицо будет у отца, когда тот прочтет. Кто знает, выдержит ли у старика сердце.

Христофор вышел на площадь перед базиликой и смешался с толпой. Люди все еще праздновали, нарядившись в яркие одежды. Этот обычай был жив, несмотря на голод и болезни, гонения и анафемы минувшего года. Многие оделись Папой или кардиналами. На костюмах у них была написана и нарисована всякая похабщина. Но первого января, в языческий праздник, дозволялось все, за что в другой день наказали бы жестоко — ударами хлыста, несколькими неделями в цепях или в железных ошейниках. Христофору показалось, что он узнал Джулиано делла Ровере, одетого римской матроной, с набеленным лицом и ярко накрашенными губами, в окружении полуголых солдат. Он поплотнее закутался в черный плащ, натянув его на голову. Прежде чем войти в лабиринт узких улочек, ведущих к ближайшей пристани на Тибре, сын понтифика обернулся, бросил последний взгляд на величайший собор христианского мира и подумал, что, может быть, никогда его больше не увидит. Не исключено, что народный гнев, который таится под спудом страха перед наказаниями жестокого и мстительного святого отца, скоро спалит и его.

Пусть горит! Когда это случится, Христофор уже будет за шесть тысяч миль отсюда.

~~~

Флоренция

Пятница, 7 октября 1938 г.

Прежде всего надо позаботиться о сохранности рукописи. О своей жизни он подумает после. Джакомо де Мола осознавал, что преследователи подошли к нему слишком близко. Использовать Джованни в качестве наживки с их точки зрения было прекрасным ходом. Но вот узнать, кто такие эти «они», ему пока не удавалось.

С того момента, когда Джованни открыл ему все, прошло уже два дня. Ночью он поместил парня в клинику к своему старому другу. Она располагалась за пределами Флоренции, на холмах Фьезоле. Друг тоже входил в тесный кружок, собиравшийся в Сельскохозяйственной академии, и ему можно было доверять. Джованни сразу же «посадили» на седативные средства, и теперь он не мог нанести вреда ни себе, ни другим. Это божественное опьянение стало для него предопределенным и, наверное, желанным. Только так ему можно было сказать правду. Иначе он не поймет, кто его на самом деле любит. Джакомо спрашивал себя, достаточно ли чувства отдал он Джованни, не закрыла ли его сердце вся эта жизнь, посвященная только сохранению книги.

Сколько де Мола себя помнил, родители воспитывали его в бесконечной любви. С малых лет он слышал от них о книге, как в сказке, привыкая к ее таинственному присутствию. А он оказался неспособным ни дать такую любовь, ни получить ее. Всех женщин, которые что-то значили в его жизни, он держал от себя на расстоянии. Он им не доверял, и у него не получалось любить их с той безоглядностью, какую он видел на лицах родителей, когда они смотрели друг на друга до самой смерти. Сын видел их, мертвых, лежащих в постели. Отец и мать обнялись и умерли во сне, когда ему не было еще двадцати лет. Врач сказал, что это очень редкая смерть, но такое бывает. Они спокойно и безмятежно ушли друг за другом, словно не могли расстаться. Он был потрясен не только их смертью, но и той ответственностью, которую возложил не него совет членов группы «Омега», друзей отца. Этот груз поначалу раздавил его. Потом пришла война, и Джакомо быстро повзрослел.

Да, он сам толкнул Джованни на то, что тот сделал. За всем этим стояла женщина, Елена. Но он пока не знал, кто с такой научной дотошностью спланировал его убийство с целью овладеть рукописью. Предатель внутри кружка? Партия фашистов? Или кто-то другой?

Пятьсот лет тому назад Пико был вынужден защищаться, главным образом от церкви, но Джакомо сомневался, чтобы на этот раз ему угрожали те же силы. Мало что значащие буллы, которые его когда-то преследовали, могли, конечно, представлять какую-то опасность, но очень слабую. Скорее всего, за ним начали следить из-за собраний, проходивших в Сельскохозяйственной академии, либо из-за слишком откровенных высказываний против режима, которые он не раз себе позволял. Однако с тех пор как благодаря такому политическому шедевру, как Латеранские соглашения, фашизму удалось поладить с Римской церковью, обе эти организации, скорее всего, не были заинтересованы в лишнем шуме. Может быть, угроза исходила из-за океана, от какого-нибудь крупного коллекционера?

Однако де Мола сомневался в том, что Джованни вошел в контакт с такими людьми, к тому же с американцами.

Конечно, рукопись Пико имеет огромную ценность, но не для коллекционера. Нет, интересно само содержание книги. Джованни, несомненно, попал в сеть более тайную и злонамеренную. Кому-то понадобилось именно то, что было сказано в рукописи, и отнюдь не из-за исторической ценности, которую может представлять неизданное произведение философа XV века. Надо срочно поместить рукопись в надежное место и сменить систему охраны.

Старинный банк Майера открывался с минуты на минуту. Джованни был в курсе, что в случае кончины Джакомо банк сможет открыть сейф, где хранится книга. Разумеется, в случае естественной смерти. В любой другой ситуации сейф неизбежно будет запечатан еще на двадцать лет и вместе с содержимым отправлен в английский трест. Но вот чего Джованни никогда не знал, так это того, что у сейфа есть только один ключ и один код доступа. Ими владела Ассоциация банков Швейцарии, расположенная в Лугано. Книга находилась там, в подземном хранилище, под защитой швейцарского нейтралитета.

— Ее охраняют швейцарские гвардейцы, в пику Ватикану! — шутя, сказал Джакомо однажды отец, последний до него хранитель рукописи.