Особо опасен

Она прислушалась к этому внешнему голосу и поняла, что с ней говорят о ее сестре.

— Аннабель! Вот так встреча! Как дела? Как Хайди? Я слышала, она опять ждет ребенка?

Дородная женщина ее возраста. Зеленый вельветовый пиджак, джинсы. Короткая стрижка, никакого макияжа, широкая улыбка. Аннабель, мысленно еще пребывавшая в своем мире, лихорадочно перебирала в памяти, где они могли познакомиться. Фрайбург? Школа? Лыжный курорт в Австрии? Оздоровительный клуб?

— У меня все хорошо. У Хайди тоже. Что, шопинг?

Зажегся зеленый. Они вместе пошли по переходу, разделенные велосипедом.

— Послушай, Аннабель. А что ты делаешь в этом районе? Разве ты живешь не в Винтерхуде?

Слева от Аннабель выросла вторая женщина, грудастая, розовощекая, в цветастом платке. Когда они втроем достигли обочины, вокруг ее кисти, лежавшей на руле, сомкнулись сильные пальцы. Одновременно ей за спину завели левую руку жестом, который со стороны можно было принять за проявление нежности. Вместе с болью в памяти отчетливо всплыли две женщины на бензозаправке сегодня утром.

— Тихо садимся в машину, — зашептала ей в ухо вторая женщина. — На заднее сиденье, в середке. Не шумим. Держимся как ни в чем не бывало. Моя подруга присмотрит за вашим велосипедом.

Старенький желтый минивэн уже ждал их с открытыми задними дверями. Водитель и еще один мужчина рядом с ним глядели прямо перед собой. Женщина, обнимавшая Аннабель за плечи, втолкнула ее на заднее сиденье. За спиной громыхнуло — это погрузили ее велосипед. В этой сутолоке она даже не заметила, как у нее забрали рюкзак. Женщины в спокойном темпе сели по бокам, и каждая защелкнула на ее запястье по браслету, руки же оказались спрятанными между телами.

— А что будет с ним? — прошептала она. — Он же заперт снаружи! Кто его накормит?

Стоявший перед ними черный седан «сааб» медленно отъехал. За ним пристроился их минивэн. Никто никуда не спешил.

Глава 9

Их торжественная процессия — впереди черный «сааб», за ним желтый минивэн — проплыла мимо церковных шпилей и корабельной верфи, послушно останавливаясь на красный свет и включая, когда надо, поворотники, на пониженной скорости покружила по улицам, застроенным комфортабельными виллами с освещенными окнами, вступила на территорию заброшенной промзоны, заставила убрать с дороги заграждение с железными шипами, сбавила скорость возле караулки, у стен которой были свалены мотки колючей проволоки, остановилась перед красно–белым шлагбаумом, не замедлившим подняться, и оказалась в освещенном прожекторами заасфальтированном дворе с автостоянкой и офисными зданиями с одной стороны и старой конюшней, чем–то отдаленно похожей на их семейную конюшню во Фрайбурге, с другой.

Но минивэн на этом не угомонился. Выбрав местечко потемнее, он медленно и, как показалось Аннабель, по–тихому подобрался поближе к конюшне. Освободив ее руки из браслетов, вмонтированных между сиденьями, конвоирши вывели ее на бетонированную площадку и строевым шагом сопроводили до распахнутой двери. Здесь ее встретила третья женщина, молодая и веснушчатая, с мальчишеской стрижкой. Они все оказались в комнате для упряжи, вот только самой упряжи здесь не было. Железные крючья и вешалки для седел. Старое поильное ведро с номером полка. Низкая обитая скамеечка с лежащим на ней одеялом. Больничный рукомойник. Мыло. Полотенца. Резиновые перчатки.

Теперь каждая конвоирша охраняла треть своей подопечной. Глаза веснушчатой того же цвета, что и у Аннабель. Южанка, возможно, как и она, из Баден–Вюртемберга. Уж не потому ли ее уполномочили к ней обратиться? Аннабель, мы действуем в рамках стандартной процедуры в отношении тех, кто находится в сговоре с террористами. У вас есть выбор. Или вы сдаетесь властям добровольно, или ваша свобода будет ограничена. Что скажете?

Я адвокат.

Сдаетесь или нет?

Сдаваясь властям, Аннабель мысленно повторяла бесполезные советы, которые сама давала своим клиентам непосредственно перед судом: будьте правдивы… не выходите из себя… не плачьте… говорите негромко и не заигрывайте с присяжными… у них нет желания возненавидеть вас или полюбить… у них есть одно желание: сделать свою работу, получить за нее деньги и разойтись по домам.

#

Рассуждай взвешенно и спокойно.

Ты — адвокат.

Хотя в данную минуту ты просто женщина, готовая взорваться от ярости, объясняться с ними предстоит не ей, а адвокату.

Этот громыхающий железный лифт, в котором ты сейчас находишься, явно едет вверх. Об этом ты можешь судить по ощущениям в низу живота, существующим отдельно от других ощущений, вроде тошноты и болезненной реакции на грубое насилие.

Значит, тебя доставят в какой–нибудь кабинет, а не в подвал. Уже спасибо.

Этот лифт не останавливается на промежуточных этажах. В нем нет ни панели управления, ни зеркала, ни окошка. А пахнет здесь дизельным маслом и травой. Это лифт для скота. Запах школьной спортплощадки осенью. Рассуждай дальше.

В этом лифте люди ездят исключительно по принуждению. Ты зажата между женщинами, которые тебя умыкнули под видом твоих подруг. Потом возникла третья, уже не ставшая притворяться другом. Ни одна из них не представилась. Ни одна при ней не обратилась к другой по имени.

Никто, даже Исса, не сумел бы описать, что это значит — потерять свободу, и вот теперь она постигает это на собственной шкуре.

Адвокат, проходящий ускоренный курс обучения.

#

Дверь лифта открылась и вместе с ней — небольшая белая комната вроде той, куда определили ее умершую бабушку. За голым деревянным столом, на котором она могла бы лежать, сидел человек, назвавшийся Динкельманом, и курил русскую папиросу. Она сразу узнала этот запах. Такие курил в Москве ее отец после хорошего ужина.

Рядом с Динкельманом сидела высокая жилистая женщина с седеющими волосами и карими глазами, совсем не похожая на ее мать, но с таким же проницательным взглядом.

Перед ними на столешнице было разложено содержимое ее рюкзака, как вещдоки в суде, только не в целлофане и без ярлычков. В торце стоял свободный стул для нее, обвиняемой. Стоя перед своими судьями, она слышала, как загромыхал грузовой лифт, поползший вниз.

— Мое настоящее имя Бахман, — сказал Динкельман, словно возражая ей. — Если вы собираетесь подать на нас в суд, то полное имя Гюнтер Бахман. А это фрау Фрай. Эрна Фрай. Она яхтсменка. Шпионка и яхтсменка. А я просто шпион. Пожалуйста, садитесь.

Аннабель подошла и села.

— Ну что, сразу заявите протест и покончим с этим? — поинтересовался Бахман, затягиваясь. — Поразглагольствуете о вашем особом адвокатском статусе и всей этой хрени. Порассуждаете о ваших необыкновенных привилегиях и о конфиденциальности ваших отношений с клиентом. О том, что вы сделаете из меня отбивную. Что я нарушил — а кто спорит? — все мыслимые законы. Растоптал святые основы конституции. Будете кормить меня всей этой белибердой, или ограничимся констатацией? А кстати, когда у вас ближайшее свидание с разыскиваемым террористом Иссой Карповым, которого вы у себя приютили?

— Он не террорист. Террористы вы. Я требую немедленно адвоката.

— Вашу мать? Авторитетного судью?

— Адвоката, который сможет представлять мои интересы.

— Как насчет вашего блестящего отца? Или, может, вашего зятя в Дрездене? Связи у вас, прямо скажем, что надо. Пара звонков — и вся правовая машина обрушится на мою голову. Вопрос: вам нужна эта бодяга? Правильно, не нужна. Вы хотите спасти своего мальчика, и больше ничего. За километр видно.

Эрна Фрай внесла свою нравоучительную лепту:

— Боюсь, дорогая, что, кроме нас, выбирать тебе не из кого. Неподалеку отсюда сидят люди, которые спят и видят, как они арестовывают Иссу, желательно под камеру, и становятся героями в глазах публики. А заодно полиция с удовольствием задержит его предполагаемых сообщников — Лейлу, Мелика, мистера Брю, даже твоего брата Гуго. Она будет счастлива увидеть заголовки газет, чем бы дело ни кончилось. Я, кажется, забыла упомянуть «Северный приют»? Представь реакцию тех, кто еще вчера поддерживал бедную Урсулу. Ну и конкретно ты… официальный объект расследования… к этой казенной формулировке господин Вернер питает особое пристрастие. Компрометация статуса адвоката. Сознательное укрывание террориста, находящегося в розыске. Обман представителей власти. Ну и так далее. Твоя карьера закончится… лет в сорок… примерно столько тебе будет по выходе из тюрьмы.