Ренегаты

Дальше – больше. Узнав, что Олег – художник, Володя и Саша начали уламывать его «че-нить нарисовать». Откуда-то появилась бумага, обычные канцелярские листы формата А4, гелевая ручка. Олег набросал кривоносый профиль Саши, Володю в виде футболиста, бегущего с мячом по полю, чем вызвал взрыв восторга. Как-то сам собой разговор перешел на татуировки. Чернявый парень с хитрыми глазами выдал железобетонный тезис:

– Художник сегодня на татухах за полгода на «бэху» заработать может.

– О, у меня наколка есть, в армии еще делал! – обрадовался Володя и потянул через голову свитер.

Наколка оказалась оскаленной мордой тигра, не особенно умело вытатуированной на плече.

– Херня! – критически покачал головой Саша. – И вообще мне кельтские узоры больше нравятся. Олежка, нарисуй мне кельтский крест, я себе на грудь набью!

– Да чего ты пристал к человеку? – вклинился чернявый. – Откуда он тебе крест нарисует? Он его не видал никогда.

– Я не видал? – вскинулся профессионально уязвленный Олег. – А ну, давай! Куда тебе рисовать? На руку?

– Ага. – Саша завернул рукав и сунул Олегу под нос волосатую руку, похожую на окорок.

Через пару минут крест был готов. Олег изобразил его по памяти, вспомнив фотографию с ирландских могильников, которые видел в каком-то журнале.

– Класс! – восхитился Володя. – Олежка, ты моща! Я тоже такой хочу.

– Не вопрос! – усмехнулся Олег.

Он рисовал кресты, пил, подпевал чернявому, затянувшему почему-то «Аргентина – Ямайка, 5:0», потом они все вместе куда-то ходили, то ли в туалет, то ли еще куда…

…Лику Олег увидел случайно. Просто, отвлекшись на мгновение от увлекательного застольного спора про будущее российского футбола, он неожиданно выхватил взглядом из общей мешанины лиц, рук и бутылок худенькое существо с ангельским личиком в обрамлении густо-черных волос.

Существо смотрело на Олега наивными грустными глазами, а пухлые накрашенные губки медленно растягивались в обворожительной улыбке…

Потом была волнительная сцена знакомства:

– Пр-растите, сударыня, как такое оч-рвательное создание занесло в этот вертеп?

– Скучно дома одной… Холодно…

– Мой долг как мужчины согревать вас, суд-дарыня! И скр-расить ваше одиночество!

Потом Лика сидела у Олега на коленях, потом был брудершафт, мокрый поцелуй и приятно упругая, зовущая грудь под пушистой кофточкой, словно бы сама собой улегшаяся в руку.

«Давай, давай, не упусти! Девочка – самый сок!» – сказал себе Олег, а может, это кричал в ухо Володя, жестикулируя пластмассовой вилкой с наколотым на нее куском шашлыка…

Дальше все завертелось в стремительном калейдоскопе:

…вот Олег размахивает тысячной купюрой и кричит волоокой Наде: «Угощаю всех! Всех…»

…вот он, полуповиснув на худеньком плече Лики, бредет с ней рядом по заснеженной пустой улице и шепчет в маленькое ушко какие-то горячие слова, а девушка похохатывает, взвизгивая…

…вот они вдвоем в незнакомой квартире, за круглым столом. Играет музыка, кружится в танце Лика, кружатся над ее головой кофточка, маечка, джинсы, трусики, и следом за ними кружится комната, бросая Олега то на некстати подвернувшийся стул, то на шкаф и в итоге – на разосланную кровать…

Последнее, что он запомнил, – разорванную упаковку презерватива «Телебашня», бледную Ликину грудь перед глазами, ощущение ее неожиданно прохладных ног у себя на плечах, шалые закатившиеся глаза и острые зубки, прикусившие его сосок…

Глава вторая

Железная дорога из Хартмы в Тангол, так называемая ДСМ, Джавало-Сурганская магистраль, – одна из самых старых железнодорожных трасс в Центруме. В отличие от большинства северных и восточных путей, проложенных уже после Катаклизма, здесь все устроено и оборудовано, что называется, «по-взрослому»: насыпи, стоки, трубы, добротные рельсошпальные решетки, кое-где даже уцелели столбы опор контактной сети.

Один знакомый железнодорожник рассказывал, что как раз накануне пришествия «молекулярки» в Центруме собирались построить первую, экспериментальную, железную дорогу на электрической тяге. Выбор пал как раз на Джавало-Сурганскую магистраль, работы были начаты, но тут случился Катаклизм…

Мы выходим к железке, как и предполагали, в полдень. Позади изнурительный поход через болота, позади переправа через реку и переход до станции. Она приметная – за несколько километров видны с десяток ветряков и две пузатые водонапорные башни на решетчатых опорах.

Станция на всех языках Центрума называется одинаково: «Соляная». Не знаю, что тут было раньше, а теперь эта территория по согласию Сургана находится под контролем железнодорожников, поэтому Соляная не похожа на другие местечки и поселения Центрума. Здесь нет так характерного для пустошей запустения, нет обреченности и разрухи, которую чувствуешь в Аламее, нет апокалипсической заброшенности Хеленгара.

Соляная – главный опорный пункт железнодорожников на юге материка и основной источник их финансирования. В Соляной впадине работают несколько соледобывающих карьеров. Соль оттуда растекается по всему Центруму, а без соли, как известно, и самые изысканные яства в рот не лезут. Железнодорожники подмяли под себя добычу и торговлю этим «белым золотом» после Катаклизма и официально являются единственными поставщиками соли во все государства Центрума. Днем и ночью грохочут и шипят на карьерах паровые экскаваторы, тянутся по белым от смешанной с песком соли дорогах грузовые локомобили к станции, и тысячи рабочих, нанятых отовсюду – от Хеленгара до Оннели, – таскают мешки с солью, загружая ими станционные пакгаузы.

– Расклад такой, – говорит Костыль, когда мы подходим к станции. – Через два часа будет поезд на север. Поедем до Тангола, там пересядем на западную линию и отправимся на Марине. В Краймар лучше въехать оттуда.

– Так мы едем в Краймар? – спрашиваю как бы между прочим.

– Много будешь знать…

Я киваю:

– Меньше будешь жить.

На самом деле мне очень интересно: такой круговой путь Костыль избрал, чтобы замести следы, или заказчик РПГ-2 действительно находится в Краймаре? Я в этой стране торгашей и ростовщиков ни разу в жизни не был, как-то не случилось, но судя по рассказам тех, кто посещал Краймар, ничего интересного там нет – жизнь размеренная, сытая, за порядком следят почти так же тщательно, как в Клондале или Сургане, а в остальном все уныло.

Усадьбы и замки нуворишей утопают в роскоши, а народ, по большей части фермеры и ремесленники, живут так себе, по принципу «день прошел – и ладно». Еще я слыхал, что несколько краймарских семей держат в своих руках финансы всего Центрума, но это тоже больше на уровне слухов. Однако, видимо, не случайно Главный Штаб Пограничной Стражи находится в краймарском городке Марине, что расположен на границе с Сурганом, у берегов Долгого озера.

– Легенда на время пути такая, – продолжает Костыль. – Мы – вольные торговцы с юга, едем в Марине, у нас там дела в банке «Троппен-зах».

– А если попросят подтверждение?

– Какое? – удивляется Костыль. – Вклад у нас там, проценты едем снимать. Все бумаги в банке, на предъявителя по кодовому слову.

– Достоверно, – киваю, смотрю на огромные буквы «СОЛЬ» на железнодорожных вагонах.

Костыль прав – чем проще легенда, тем правдоподобнее. Наш контракт, наверное, стоит того, чтобы вот так вот рисковать, хотя я, конечно же, всегда рискую исключительно за деньги. Если заказчик выплатит мне вознаграждение за всех погибших, можно будет купить домик где-нибудь в Доминикании, положить остаток в банк и нежиться на берегу теплого моря да писать мемуары, называя их фантастическими романами. О такой жизни я мечтаю уже много лет. Если честно, Центрум меня задрал, влез под шкуру и остобебенил до тошноты. Пропади они пропадом, все эти пограничники, паровозники, клондальские гвардейцы, сурганские полицаи, контрабандисты всех мастей и бандиты вовсе без масти.

– Все, тихо! – командует Костыль. Не может он без этого. – Говорить буду я.