Колодец Единорога

— Но стоит ли сейчас об этом задумываться, любезная госпожа?

— Стоит. К тому же… — Она вдруг запнулась на полуслове. Эйрар ждал продолжения, гадая про себя, была ли эта запинка нечаянной или нарочитой.

— Нет, незачем о том говорить, — сказала принцесса. — Конечно, все слышавшие приняли это за сиюминутный порыв… и ничего подобного ты не имел в виду, как я полагаю.

— Чего я не имел в виду, госпожа?..

— Того, в чем ты клялся над Кубком Войны, вступая в Вольное Братство Ос Эригу, а именно, прибрать мою сестрицу к рукам хоть лаской, хоть таской. Я не вижу, кстати, что вообще тебя сдерживает? Действуй, ты ведь вроде бы ходишь здесь в предводителях. А мы — беспомощные пленницы, с которыми всякий может сделать, что хочет!

Эйрара бросило в жар, потом в холод, но он постарался ответить спокойно:

— Кое-что вам передали верно, но кое-что нет. Я ничего не говорил насчет ласки и таски и не записывался в здешнее Братство. Я вправду поклялся следовать за вашей сестрой по всему свету — но следовать с почтением и любовью. И не за тем, чтобы прибрать ее к рукам… я хотел бы взять ее в жены — по доброму согласию и любви!

Аурия подперла кулачком подбородок:

— С ума сойти, до чего высокие чувства! Да, с твоими крыльями можно взлететь из маленького имения в Трангстеде к порогу императорского Дома… Неужели все дейлкарлы — вроде тебя? Я припоминаю одного из твоей страны, бывавшего при дворе: Ладомира Ладомирсона, рыцаря. Вот у кого шея, по-моему, вовсе не гнется… И тем не менее, — она вздохнула, — внучке рыцаря Бреммери грех так рассуждать, да и старый колдун утверждает, что ты — достойнейший человек. Но ты еще поклялся — так мне передавали, — освободить Дейларну от графа Валька, нашего законного наместника. И если это правда, значит, ты провозгласил себя моим врагом — на будущее, когда я стану его женой. А значит, киска-сестрица тоже обратится против меня — если только ты ее завоюешь!

— Но вы еще ему не жена, — сказал Эйрар, впрочем, без особого жара.

— Да, своей клятвой ты провозгласил себя врагом и мне и сестре, — повторила принцесса. — А кроме того, она дитя Колодца и Империи, а ты ими отвергнут и проклят!

— Я думал… — начал было Эйрар, но она перебила:

— Насколько я понимаю, ты вообще ни о чем не думал. Ну, на худой конец, разве только о том, как бы возглавить это Братство Ос Эригу, отрезанное от всего мира. Ты безнадежный романтик, господин Эйрар. А ведь тому, кто присмотрел себе невесту, рожденную для политики, следует и самому становиться политиком!

Отчаяние придало Эйрару решимости:

— Не хотите ли вы таким образом сообщить мне, любезная госпожа, что моя надежда на взаимность тщетна, пока я не откажусь от мысли однажды увидеть свободной и счастливой землю, которую я люблю?

— Да никоим образом, глупый. Я желаю тебе добра не меньше, чем старый кудесник… — Она даже тронула его за руку, но тут в дверь стукнули дважды, и мимо них неслышно скользнула Аргира; Эйрар проводил ее горестным взглядом. Из прихожей долетели негромкие голоса, и в комнате появился волшебник Мелибоэ: в неярком свете лампы казалось, будто он шел с закрытыми глазами. Он ничего не сказал. Принцесса Аурия мельком глянула на него и вновь обратилась к Эйрару:

— По части политики особых препятствий нет. Я открою тебе тайну — смотри, ни звука о ней кому бы то ни было… — она пристально посмотрела в глаза, — …так вот, наша Канцелярия далеко не в восторге от того, что вытворяет валькинговская держава. Одно дело — разгром Салмонессы, погрязшей в пороке; даже епископы приветствовали ее падение. Можно примириться и с осадой этого замка, ведь, в конце концов, Микалегон — не вассал империи и вдобавок держит нас пленниками. Но невозможно стерпеть то, что они устроили в Мариаполе и Белоречье — да хоть бы даже и здесь: что за манера решать дело вооруженной рукой, без переговоров!

— Но ведь все это — деяние графа Валька, разве не так? Я слышал, они…

— Не графа, а Бордвина Дикого Клыка, этого полу-предателя и отъявленного негодяя, который плетет интриги, добиваясь графской короны. Вот видишь, мы с тобой оказались-таки союзниками: у нас один враг.

Эйрар хотел говорить, но так и не нашел слов.

— Так почему бы, — продолжала Аурия, — нам не заключить союз по всей форме, как полагается? Моей сестре как дочери императора приличествует соответствующее приданое… скажем, та самая столица Мариолы, где Бордвин… вел себя столь некрасиво. И к ней любой, какой надо, сюзеренитет в Вастманстеде. Тем самым песенка Бордвина будет спета, а моему будущему супругу останется честь завоевания Салмонессы — он ничего не потеряет. Мы с тобой станем родственниками — неплохо для начала, а?

Эйрар спросил:

— А… насчет герцога Микалегона?

— Как граф Мариолы, ты станешь равен ему. Можешь сразу начинать с ним переговоры — я помогу вам прийти к согласию. Да не забудь, что он-то воюет из-за корысти…

— А Хестинга, Белоречье, с ними что будет?

— Эк ты замахнулся, господин Эйрар! Я полагаю, они останутся у Валька и отойдут к Ласии.

На какой-то миг его умственному взору предстала блистательная картина: Эйрар, бездомный юнец, изгнанный за долги с крохотного хутора — Эйрар, предводитель полусотни — Эйрар, граф Мариолы, получивший все, чего только можно желать… муж принцессы Аргиры… даже рот сам собой приоткрылся от изумления и восторга. Но потом перед глазами друг за другом мелькнули Рогей, отец, Леонсо Фабриций (это было как ожог), и наконец, старый Рудр, вольный рыбак. И он не то что закрыл рот — даже закусил губы. Он сказал:

— Нет.

— Как нет, — начала было она, и тут вмешался Мелибоэ, сидевший с закрытыми глазами возле стены:

— Только философы способны понять, почему следует столь осмотрительно внушать детям идею патриотизма, хотя бы его и почитали за добродетель. На самом деле это вовсе не природное свойство, но лишь замещение той общей любви к людям, о которой нам твердят епископы. Эта разновидность любви признает лишь часть людей таковыми, смотря по тому, светлые ли у них волосы или же они говорят на диалекте Ласии…

— Нет, — повторил Эйрар. — Хоть вы герцогом меня сделайте, не соглашусь.

К его удивлению, на лице принцессы Аурии отобразился не столько гнев, сколько разочарование.

— Хорошо еще, — улыбнулась она, — что мы сделали вид, будто не поняли намека господина Эйрара насчет какого-нибудь города побольше, нежели Мариаполь. Так вы говорите — патриотизм, господин чародей? На мой взгляд, оно не стоит таких высоких названий, это мелкое и узколобое чувство, способное поставить интересы маленького кусочка Дейларны превыше интересов громадной и великой Империи…

— Любезная госпожа, — сказал Эйрар упрямо, — как может целое быть великим, если его части унижены?

Мелибоэ промолвил все тем же голосом, ровным и безучастным:

— Я же говорил вам, что он не согласится.

— Что? Ты действительно не согласен? — Аурия поднялась на ноги, одежды зашуршали: — Дозволяем удалиться… как, должно быть, опечалится наша сестра!

Эйрар прошел мимо Мелибоэ, застывшего у стены, точно пустоглазая статуя. Отчаяние и надежда сменяли друг друга, захлестывая сознание. «Наша сестра опечалится!» — не ослышался ли он, было ли это правдой? Она не вышла в прихожую, чтобы выпустить его наружу. Лишь выйдя за дверь, в темноту, расслышал он шорох шагов и скрип задвигаемого засова. Где-то с северной, глядевшей на море стороны двора послышались голоса и девичий смех: девушка взвизгнула и умолкла. Луна давно закатилась, цитадель неясной тенью вырисовывалась на фоне звездного неба. Какое-то время Эйрар стоял неподвижно, глядя в небо… Потом кто-то коснулся его руки и легонько стиснул ее, и он стремительно обернулся, хватая кинжал. И с головы до пят покрылся мурашками, осознав, что это была Она.

— Что вы… — начал было он, но мановение маленькой белой ладони заставило его замолчать.

— Господин Эйрар, — выговорила она торопливо. — Во имя справедливости я должна сказать тебе: это был замысел моей сестры, но не мой. Я уверяю тебя…