Иван Безуглов

- Но разве не ее тяжелому труду вы обязаны всеми своими успехами? - возмутилась Таня. - Как несправедливо устроен мир. Вы разъезжаете по свету, занимаясь увлекательной работой, а ваша жена, отдавшая вам все лучшие годы, сидит дома и тоскует. Почему вы не берете ее с собой?

- Ей будет скучно, - категорически заявил Верлен. - Кроме того, она ревнива и ограничена. Я люблю современных женщин, которые посвящают себя не только дому, но и всему миру. Женщин с образованием, с амбициями, со своими взглядами. Женщин, которые при этом ухитряются оставаться прекрасными... как вы, например, Таня... но больше я не буду говорить вам комплиментов, я уважаю ваши желания, - торопливо добавил он, - тем более, что ваш Иван с господином Тютчевым, - ей почудилось слабое ударение на слове ваш, - уже, должно быть, сейчас подойдут.

В каждом слове Поля она чувствовала скрытый намек, каждая фраза означала, казалось, больше, чем составлявшие ее слова.

Таня с тревогой понимала, что Поль давно уже переступил грань светского разговора - и ей не следовало, например, позволять ему намекать на ее увлечение Иваном. Однако придраться к его обтекаемым фразам было бы трудно, своей вежливостью Поль как бы нарочно отстранялся от нее, еще больше дразня ее сердце. О, будь он более настойчив и агрессивен, она нашла бы, что ему ответить! Но Верлен был осторожен, и потому переливы его вкрадчивого, мужественного баритона да многозначительная улыбка, поражали ее женское естество еще сильнее. За этот неполный час бедная Таня впервые в жизни поняла неодолимую силу соблазна. Да, прошлой ночью ей хотелось броситься в объятия к Ивану - но это был зов сердца. К Полю ее подталкивало даже не сердце, а нечто куда более звериное и первобытное.

- Вы правы, Поль, - сказала она обессиленным голосом, - сейчас они действительно должны подойти.

- Скажите, Таня, - Верлен потушил сигару и подвинулся на самый краешек кресла, - нравлюсь ли я вам? Вы можете быть откровенны - ведь завтра я уезжаю.

- Мы увидимся в Монреале, - сказала Таня.

- Если вас захочет взять ваш Безуглов, - ядовито улыбнулся Поль. - А он, по-моему, не слишком пышет этим желанием. И почему бы нам с вами не встретиться в нерабочее время?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Приятное, чуть полноватое лицо господина Верлена, едва они с Таней, Безугловым и Тютчевым вошли в аэропорт, на глазах вытянулось, будто миллионера заставили съесть довольно крупных размеров лимон. Впрочем, он сразу понял, почему Иван с помощниками взялся его провожать. До сих пор Верлен вылетал в Канаду из Санкт-Петербурга, и не знал, какой сюрприз ожидает его в Шереметьево.

Купленный еще в Монреале билет первого класса на КЛМ, обещавший небывалый комфорт и удивительное по такту и предупредительности обслуживание (лучшее в мире, говаривал Верлен, сладко зажмуривая глаза), как и следовало ожидать, нимало не помог заезжему миллионеру пройти русскую таможню. Граница, где ярче всего являл себя гнусный большевизм, попиравший человеческое достоинство всеми возможными способами, изменилась за два года до неузнаваемости. Никто больше не перетряхивал багажа отъезжающих иностранцев в поисках крамольных рукописей и фотоснимков, никто не обыскивал их карманов и не отпарывал подкладки одежды в поисках завалявшегося рубля, строжайше запрещенного к вывозу за пределы страны. Увы, оставалась, как в сердцах выразился простодушный Тютчев, обыкновенная русская бестолковость, так часто заставляющая иностранцев полагать, будто любимый спорт русских - это стояние во всевозможных очередях.

Если бы Безуглов решительно не прошел за барьерчик таможенной охраны туда, где в стеклянной будке томился непреклонный на вид начальник смены, канадскому миллионеру пришлось бы часа полтора провести в толпе исхудавших, утомленных эмигрантов, кативших перед собой на тележках десятки туго упакованных узлов и разномастных чемоданов с нехитрым скарбом - а то и опоздать на свой "Боинг". Покуда Иван решительно и спокойно говорил с начальством таможни, с уважением глядевшим на его визитную карточку с золотым обрезом, Поль озадаченно созерцал тесные группы беженцев, которые, казалось, поселились в аэропорту навечно. На вытертых одеялах, на нелепых узлах и туго набитых рогожных мешках , источая стойкий запах простонародного пота, беспробудным и безответным утренним сном дремали сотни провинциалов, сутками дожидаясь своих рейсов в Тель-Авив, Нью-Йорк или Франкфурт-на-Майне. Сонные, помятые лица светились упрямой надеждой. Жажда легкой и сытой жизни действовала на наивных отъезжающих, как сильный наркотик, заставляя их безропотно принимать даже это последнее испытание на родине.

Лавируя между спящих мужчин, заросших черной щетиной, и растрепанных женщин, к ним уже подходил улыбающийся Иван. Он размахивал какой-то бумажкой мерзейшего канцелярского вида.

- Как жаль, что вам приходится зря трепать свое имя и растрачивать свои способности на такую чушь, как борьба с посткоммунистической бюрократией, - с известным просветлением в озабоченных глазах Поль забрал у Ивана пропуск на внеочередной проход таможни. - Почему вы не останетесь в Америке или в Канаде, господин Безуглов? Не говорю об этих несчастных, - кивком головы он указал на целую семью, с дедушками и бабушками, с малыми детьми, оглашавшими своими криками все обветшалое здание аэропорта, - вряд ли они подозревают, что большинству из них, особенно пожилым и не знающим языка, суждено пополнить собой ряды получателей социального пособия. Но вы, с вашими способностями, стали бы у нас в десять раз состоятельнее, чем здесь. Я взялся бы оформить вам рабочую визу и нанял бы к себе старшим менеджером по делам с Россией. Восемьдесят тысяч в год вас устроит? Таня осталась бы вашей помощницей. Моя компания также работает на "Макинтошах"... маленькое, но серьезное преимущество.

- Я и сам зарабатываю достаточно, - покачал головой Безуглов. - Кроме того, я слишком ценю свою независимость. Я отвечаю только за свои решения, за свои достижения, свои ошибки.

Он был особенно привлекателен в этот момент - гордый, сильный, со складкой, вдруг пересекшей высокий лоб. "Настоящий викинг, - подумала вдруг Таня. - Такой же бесстрашный... и иногда по-детски безжалостный..."

- Но насколько безопаснее бизнесмену жить в Канаде! - гнул свое Верлен. - Мы любим иногда поплакаться на высокие налоги, но во всяком случае правительство не издает нелепых декретов, бьющих бизнес в самое сердце.

Он лукаво смотрел на своих русских партнеров, не без тайного умысла сжимая в руке ладный канадский паспорт с золотой британской короной на черной обложке.

- Я люблю опасность, люблю азарт, - его собеседник слегка нахмурился. - Кроме того, я здесь нужнее. Если начнут уезжать люди, подобные Безуглову, то некому будет восстанавливать страну из развалин. Правда, Федя?

Молодой Тютчев серьезно кивнул шефу.

- Ах, русские, русские, - с мягким укором улыбнулся господин Верлен, - какие вы неисправимые идеалисты.

- Разве и сами вы не связали свою деловую судьбу с Россией? - не удержалась Таня.

- Я уже объяснял вам, - Верлен со своей тележкой, на которой лежало три огромных кожаных чемодана, подъезжал уже к самым воротцам таможенного прохода для особо важных лиц. - Но теперь у меня появилась еще одна причина любить эту страну.

- Какая же? - простодушно спросил Тютчев.

- Об этом я, может быть, скажу вам в Монреале. Уверен, что мы еще вернемся к этому разговору. Итак, до скорого свидания - и я рассчитываю, что вы сумеете до отъезда посетить Санкт-Петербург и ознакомиться с моим электронным заводом. Другой такой, я уверен, мог бы украсить собой вашу древнюю Москву. И вас, господин Тютчев, вместе с вашей юной партнершей, я буду с нетерпением ждать у себя в гостях. Посмотрите на мои швейные предприятия, на оптовые базы... это звучит скучно, но неделя в Канаде в качестве моих гостей принесет вам больше пользы, чем год в университете. Кстати, застанете и еще одно забавное мероприятие, имеющее отношение к вашей родине...