Иван Безуглов

Неужели он успел заразить ее своей кротостью?

Или в любви люди делятся на тех, кто сражается за свое чувство, и на тех, кто готов принести себя в жертву, лишь бы избранник был счастлив? Конечно, вторые благороднее, но какой внутренней мукой приходится за это расплачиваться!

В огромной ванной, выложенной синим кафелем, ее ждал добрый десяток полотенец, шампунь, крошечное мыло, шапочка для душа, даже зубная щетка и миниатюрный тюбик пасты.

"Первый урок, полученный в Канаде," - рассмеялась она, укладывая обратно в чемодан привезенные из Москвы махровые полотенца. Душ оказался снабжен хитрым регулятором, который менял силу бьющих струй, и она вышла из ванной комнаты освеженной и полной сил.

Полукруглые окна номера выходили прямо на городской центр.

За незнакомыми небоскребами, которые Таня до сих пор видела только в кино, начиналась царящая над городом гора, вернее, не слишком высокий холм, по склонам которого ползли вверх викторианские особняки серого камня, а выше начинался кленовый лес, уже укутанный в зеленую дымку - видимо, весна в Монреале начиналась раньше, чем в ее северном городе.

На вершине горы красовался ажурный крест из металлических конструкций. Даже на том небольшом участке города, который открывался из окна седьмого этажа, ее поразило обилие церквей, шпили которых, казалось, пронзали легкий весенний воздух. Со многих зданий свисал знакомый канадский флаг, кое-где трепетали на ветру флаги Квебека - четыре синих лилии на белом фоне.

На столике вдруг зазвонил телефон. Она не стала поднимать трубку, не в силах говорить ни с Иваном, ни с Полем. Видимо, миллионер и актриса, да еще тот растрепанный господин, в котором она признала сценариста Татаринова, играли за спиной Ивана, как и за ее собственной, в роковую игру, в которой бизнес был тесно сплетен со страстями, а главной наградой было не швейное оборудование, не контракт на электронный завод (в котором, по словам Верлена, он был исключительно заинтересован - собственно, даже на перевалку кактусов он согласился лишь для того, чтобы укрепить доверие Безуглова), а то счастье, которого она так и не успела испытать с Иваном.

Едва ли не впервые в жизни Тане захотелось пойти к людям, пусть даже незнакомым, привести себя в чувство бокалом шампанского. Сколько может стоить такой бокал в баре гостиницы? Она достала свой простой кожаный кошелек, выдержанный в том же цвете натуральной кожи, что и перчатки. Две тысячи рублей, на всякий случай захваченные в дорогу, были в Монреале бесполезны - в лучшем случае, сжалившись над русской красавицей, ей дали бы за них в меняльной конторе пятнадцать или двадцать долларов. Перед отъездом Баратынский выдал ей, кряхтя и охая, сто долларов на дорожные расходы, но она не имела представления о том, много это или мало.

В ящике письменного стола обнаружилась папка с конвертами,  писчая бумага, несколько шариковых ручек. В экземпляр Библии, переплетенный в черную искусственную кожу, оказался заложен заклеенный конверт с эмблемой фирмы "Верлен и Рембо". С сожалением разорвав снежно-белую плотную бумагу с водяными знаками, она обнаружила внутри чек на две тысячи долларов и записку от Верлена. "Дорогая, - писал он, - эту сумму я предназначаю на расходы для Вас со Светланой. Умоляю Вас не отказываться и дать мне возможность исполнить долг гостеприимства. Тютчеву также выделено известные средства, так что не беспокойтесь - я предлагаю их Вам не как очаровательной женщине, а как деловому партнеру.".

Следовало пойти к Ивану и спросить у него совета. Вряд ли секретарь-референт фирмы имел право брать эти деньги без разрешения президента. Более того, Тютчев, должно быть, первым делом отправится к Безуглову с тем же вопросом. Но стоит ли его беспокоить сейчас? Она еще раз посмотрела на чек, украшенный все той же эмблемой - земным шаром в сетке меридианов и буквами "VR", покрытый муаровыми разводами всех цветов радуги.

Бесполезная бумажка, подумала она с горечью. Если Иван ревнует меня к Верлену, он запретит мне брать деньги. А если он рассмеется и скажет, что хитрый миллионер в своих бухгалтерских книгах все равно уже вычел их из той прибыли, которую планирует получить за электронный завод - деньги мы со Светой получим, но это будет означать, что сердце моего избранника равнодушно ко мне. Тысяча долларов! Таня горько вздохнула - это ее зарплата за полгода, не считая, конечно, премий и той бытовой техники, которую предоставила ей фирма, - потом аккуратно положила чек обратно в надорванный конверт, и, поколебавшись, набрала номер президента фирмы.

Линия была занята.

Оставив чек в ящике стола, она спустилась на первый этаж. В полутьме бара заманчиво сиял мягкий свет торшеров над низкими столиками. Она заняла место в самом углу, за перегородкой, обитой малиновой кожей и заказала диетическую кока-колу.

Громкий голос, показавшийся знакомым, вывел ее из забытья. Вслед за голосом в воздухе распространился запах кубинской сигары, а там в уютной полутьме бара материализовался и шумный господин Верлен. Вот кого ей совершенно не хотелось видеть! Но и Верлену, как ни странно, было не до нее - потому что рядом с ним шла Шахматова, а чуть поодаль - давешний растрепанный господин.

- Люблю в Монреале бывать на людях со своими русскими друзьями, - откровенничал Поль, усаживаясь за столик сразу вслед за перегородкой, но не заметив сжавшуюся в комочек Таню. - Можно говорить как угодно громко, о каких угодно секретах - и никто не поймет. Мало кто в Монреале знает русский язык, а те, кто знает, вряд ли могут себе позволить посещать бар при гостинице "Шато Шамплейн". Что заказать вам, господин Татаринов?

Столик веселой компании был ярко освещен, а Таня сидела в полутьме. Надев шляпку и черные очки, она рискнула чуть повернуться, чтобы видеть своих соседей. Подслушивать нехорошо, думала она, но как теперь прикажешь выбраться из этой ловушки?

- Как обычно, - усмехнулся растрепанный господин, - охлажденная "Смирновская" без льда.

Сценарист казался в баре случайным гостем. Немногочисленные посетители, склонившиеся над полированными столиками, были одеты с иголочки и аккуратно, по-деловому пострижены. Голова же Татаринова более всего напоминала воронье гнездо. Мало того, что волосы его доставали почти до плеч, они еще торчали решительно во все стороны, заставляя сомневаться в том, что означенный господин когда-либо держал в руках расческу. Кроме того, брился он в последний раз, видимо, по крайней мере сутки назад, и на его впалых щеках уже отчетливо обозначилась седоватая щетина. Таня знала, что ему не больше сорока, но выглядел он по крайней мере лет на пять старше. Нелепость его вида, его потертый пиджак с дырой на локте, его брезентовая сумка, его старомодная засаленная шляпа не позабавили Таню, как можно было ожидать, а скорее рассердили.

Месяца два назад ей попался его нашумевший роман в одном из выпусков московского журнала. Действие происходило в Монреале, где Татаринов обитал последние десять лет, однако сам город, как и Канада, почему-то не назывались по имени. Книга показалась ей столь же скучной, сколь претенциозной, и она даже не сумела дочитать ее до конца, благо была занята срочной работой. Лермонтов, неплохо распевавший песни под гитару, говорил ей, что начинал Татаринов со стишков, и даже снискал себе на этом поприще некоторую известность. Однако Таня, женщина тонкой и чувствительной души, ценившая музыку и театр, справедливо считала рифмованные упражнения отжившими свой век. Выводило ее из себя и постоянное выражение усталого превосходства на лице сценариста. Но и кинозвезда смотрела на обоих своих спутников хозяйским взором, словно зная, что по первому слову они выполнят любую ее прихоть. Словом, это была компания людей самодовольных, самоуверенных, знающих себе цену, и, видимо, доверяющих друг другу.

- Поль, - сказала Анна томно, - закажите мне, пожалуйста, тоже "Смирновской". С тоником.