Иван Безуглов

- Значит, десять лет тому назад у вас не было даже велосипеда? - спросила она.

- Я жил с матерью в подвальной комнате, - пожал плечами Иван, - и отдавал ей всю свою скудную стипендию. Иначе нехватало бы даже на хлеб. После смерти отца мы страшно бедствовали.

- Что же случилось с вашим отцом?

- Он умер в тюрьме КГБ, - вздохнул Иван, - арестованный по ложному обвинению. Он был директором крупного завода, и большевики не могли простить ему, что он пытался устроить сносную жизнь своим рабочим.

- Боже мой, - покачала головой Таня, - сколько гнусных преступлений на совести этого режима! И как хорошо, что все это - в прошлом, что уже не надо бояться ночного обыска, что нет больше гнусного КГБ, которое держало досье на всех несчастных граждан нашей страны!

Лицо Ивана потемнело, и Таня сама уже была не рада, что вызвала его на этот разговор. А Безуглов вспоминал, с какой радостью отец рассказывал ему, шестнадцатилетнему подростку, о своих мечтах и планах. Безуглов-старший прекрасно видел, как унизительна жизнь рабочего люда при большевиках, сколько утомительных часов приходится проводить в очередях, в каких тесных, жалких квартирах влачить убогое существование. В свободной стране он не совершил бы никакого преступления. На деньги, полученные от предпринимательства, Безуглов-старший строил рабочим новые жилые дома и детские сады, обеспечивал их бесплатным питанием, увеличил им отпуска. Увлекшись, он потерял осторожность и в один прекрасный день попытался отменить пайки, которые за бесценок получала на заводе коммунистическая элита. Ему не простили ни честности, ни предприимчивости, и однажды ночью в скромную квартиру Безугловых пришло три офицера КГБ, и после двухчасового обыска увели Безуглова-старшего. Иван навсегда запомнил прощальное рукопожатие отца, и его последнюю фразу на пороге дома. "Я был честен, - с гордостью сказал он сыну, - не верь никаким наветам, и продолжай мое дело, Иван".

Сейчас, за крахмальной скатертью ресторана, он вновь и вновь вспоминал, как отец по вечерам учил его азам экономики, как с огнем в глазах твердил, что дни большевизма сочтены, как настаивал, чтобы сын, поступив в университет по экономическому отделению, не верил преподавателям-коммунистам. От отца в наследство Ивану досталась настоящая драгоценность - чемоданчик с учебниками по экономике на английском языке, которые тот с риском для собственной свободы, если не жизни, покупал на черном рынке, порою отказывая семье в самом необходимом. Этих книг невежественные офицеры КГБ не заметили, однако же, уводя отца, они захватили с собой все ценное в доме, и главное - фамильную Библию, которая была спрятана в самом укромном месте квартиры.

Иван невольно нащупал нательный крестик на груди. Его тайно крестили в раннем детстве, но, едва закончив университет, он гордо сказал матери, что не будет больше таить свою веру, и начал носить крест открыто. Его бы несомненно выгнали за это с работы, но начались новые времена, и на самом почетном месте в кабинете Ивана, как и в библиотеке особняка, красовалась теперь увесистая черная Библия - точная копия той, что конфисковали тогда офицеры КГБ.

- В моей жизни тоже было страдание, Таня, - задумчиво сказал он, отрезая податливый, почти текущий под ножом ломтик пахучего камамбера, - я вообще думаю, что произвожу на людей ложное впечатление. Всегда озабоченный,  всегда думающий только о делах... Но у меня тоже бывают минуты печали. Закат над Кремлем всегда наталкивает меня на грустные мысли. Бывает, прохожу мимо старой церкви, разоренной большевиками и превращенной в склад или в ремонтную мастерскую, и сердце кипит от грусти и негодования. Какой огромный труд предстоит нашей стране! Я работал бы на ее благо еще тяжелее, если б только мог. Ведь даже теперь, после всех реформ, затаившиеся большевики делают все, чтобы затормозить преображение страны.

- Почему же вы не занимаетесь политикой, Иван? С такими мыслями вы могли бы стать министром или депутатом парламента. А вы - всего лишь хозяин фирмы, пускай и со значительным состоянием...

- Как вы наивны, Таня. Трудно делать политику чистыми руками, а я дорожу своим честным именем. Да и кроме того, каждый должен заниматься тем, к чему у него есть талант. Единственное ,что меня беспокоит - что в последние месяцы я получаю меньше радости от своей работы.. Слишком много сил приходится тратить на борьбу с нелепыми законами, слишком большую долю пирога хотят, не работая, захватить себе те, кто занял кресла ушедших коммунистов... Жизнь бизнесмена не состоит только из обедов в "Савое" и коктейлей на светских приемах...

- И это вы говорите мне! - Таня с упреком всплеснула руками. - Разве я не делю с вами все тяготы, весь риск нашего труда? Иван, Иван, неужели вы спутали меня с Анной Шахматовой! Не сомневаюсь, что в ее сценарии много наивности и прямой белиберды.

- Я постараюсь его исправить, - в улыбке Ивана ей почудилась некоторая натянутость, - если бы у меня еще было время на чтение! Даже своего любимого Достоевского я не открывал уже месяца три. Что уж говорить о сценариях! Нам предстоят очень трудные переговоры сегодня, Таня. Мексиканцы не прочь приобрести у нас оконное стекло и медвежьи шкуры, но при этом хотят расплачиваться кактусами. Значит, на плечи фирмы ляжет забота по продаже кактусов на Дальний Восток, для переработки в текилу - знаменитую мексиканскую водку.

- Почему же на Дальний Восток, Иван? И хватит ли у нас опыта?

- Наши сахалинские партнеры вывели нас на своих корейских друзей.

- С каких пор в Корее изготовляют текилу?

- В Корее делают все, - Иван рассмеялся, - Еще находясь в Монреале, я по факсу подписал все протоколы о намерениях.  Кактусоперерабатывающий завод близ Сеула открылся всего полгода назад, но производство растет с каждым месяцем. Эта сделка не только принесет нам прибыль, но и откроет путь на корейский рынок. Вот почему эти переговоры не должны сорваться, и вот почему они должны оставаться в тайне от всего коллектива фирмы, кроме вас, Тютчева и Баратынского...

Между тем официант уже нес на серебряном подносе дымящийся каппуччино. "Савой" был едва ли единственным местом в русской столице, где подавали этот божественный напиток, щедро посыпанный толченым шоколадом.

- Как вкусно! - Таня элегантно сдула с фарфоровой чашки густую, снежно-белую пену.

- Та небольшая роскошь, - улыбнулся Иван, которые я просто обязан себе позволять, чтобы весь день держаться в форме. Между прочим, наша машина для кофе по-итальянски тоже может готовить каппуччино.

- Я научусь, - прошептала Таня. - И все-таки берегите себя, Иван, кофеин все-таки вреден для здоровья. Если, конечно, он не входит в состав "Кока-Колы".

Они вышли из ресторана на апрельскую улицу. За время обеда погода разгулялась. Ясное, теплое солнце сияло над замусоренным городом, отражаясь в сверкающих боках "Кадиллака".  Телохранители курили в двух шагах от машины, а шофер Василий, слегка высунувшись из окна, вел разговор с незнакомцем в кожаном плаще. При виде Ивана и Тани тот быстро отошел в сторону, смешавшись с толпой.

- Интересуется машиной, - Василий усмехнулся вслед своему случайному собеседнику. - Многие подходят, спрашивают, сколько стоит такое диво и где его можно приобрести. Вы сделали отличную покупку, шеф. Такое удовольствие сидеть за этим рулем. Ну и, разумеется, к хозяину "Кадиллака" сразу и отношение другое. Поехали?

Ивана вдруг оставила его обычная собранность. Он внимательно посмотрел в глаза Василию. Где он мог видеть его собеседника? Однако Василий - вне подозрений. Да и чего бояться Ивану с такими надежными защитниками? Постепенно Иван успокоился. Однако когда машина свернула в Садового кольца и понеслась по Ленинскому проспекту (все еще носившему имя преступного основателя большевизма), он невольно посмотрел в зеркальце бокового вида и похолодел. Почти неотступно за ними следовал грязный "Москвич" с разбитыми фарами, за рулем которого сидел Зеленов, а на заднем сиденье - давешний незнакомец в кожаном плаще.