Слуги Темного Властелина

– Разброд и шатания, – сказал Ксинем в качестве объяснения. – С самого его приезда… Половину своих людей разогнал цыплят считать.

Ахкеймион вспомнил, что «считать цыплят» – это конрийское выражение, означающее бестолковую возню.

– Что, все настолько плохо?

– Еще хуже, Акка. Он проигрывает в той игре, которую затеял император. И про это ты тоже помни.

– Может, мне стоит подождать пока… пока… – начал было Ахкеймион, но оказалось уже поздно.

Старый раб остановился у входа в более просторное помещение и торжественно взмахнул рукой так, что стала видна потемневшая подмышка. На лице его читалось: «Входите на свой страх и риск!»

Тут было прохладнее и темнее. Курильницы наполняли помещение ароматом душистого дерева. Вокруг центрального очага разбросаны ковры, так что пол превратился в уютное нагромождение айнонских пиктограмм и стилизованных сцен из конрийских легенд. С противоположной стороны смотрел на них принц, восседающий среди подушек. Ахкеймион немедленно упал на колени и поклонился. Он мельком увидел струйку дыма, поднимающуюся от отлетевшего из очага уголька.

– Встань, адепт, – велел Пройас. – Сядь на подушку у моего очага. Я не стану требовать, чтобы ты целовал мне колено.

На наследном принце Конрии была только льняная юбочка, расшитая гербами его династии и страны. Лицо его обрамляла коротко подстриженная бородка – такие сейчас носила вся знатная молодежь Конрии. Лицо у него было каменное, как будто он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не выносить суждения заранее. Большие глаза смотрели враждебно, но без ненависти.

«Я не стану требовать, чтобы ты целовал мне колено…» Не особо многообещающее начало.

Ахкеймион перевел дыхание.

– Мой принц, вы оказали мне неслыханную честь, даровав мне эту аудиенцию.

– Быть может, большую, чем тебе кажется, Ахкеймион. Еще никогда в жизни вокруг меня не вертелось столько людей, требующих, чтобы я их выслушал.

– И все по поводу Священной войны?

– А по какому же еще?

Ахкеймион внутренне поежился. Он понял, что не знает, как начать.

– Это правда, что вы совершаете рейды по всей долине?

– И за ее пределами тоже. Ахкеймион, если ты собираешься критиковать мою тактику, настоятельно советую: не делай этого.

– Мой принц, что колдун может знать о тактике?

– Как по мне, так чересчур много. Но, с другой стороны, нынче все и каждый считают себя великими специалистами по части тактики. Верно, маршал?

Ксинем виновато взглянул на Ахкеймиона.

– Ваша тактика безупречна, Пройас. Меня больше беспокоит вопрос о несоблюдении приличий…

– Ну, а что нам жрать прикажете? Молитвенные коврики?

– Император затворил свои амбары, только когда вы и прочие Великие Имена взялись за грабеж.

– Да ведь то, что он нам давал, – это жалкие крохи, Ксин! Ровно столько, чтобы солдаты не подняли бунта. Ровно столько, чтобы управлять нами! И ни зернышка больше.

– И тем не менее грабить айнрити… Пройас насупился и замахал руками.

– Довольно, довольно! Ты всегда так отвечаешь, когда я это говорю, снова и снова. Я уж лучше Ахкеймиона послушаю! Понял, Ксин? Вот до чего ты меня довел!

По серьезному взгляду Ксинема Ахкеймион понял, что Пройас отнюдь не шутит.

«Так переменился… Что же с ним случилось?» Но едва подумав об этом, Ахкеймион тут же нашел ответ. Пройасу, как и всем людям, стремящимся к высокой цели, приходилось то и дело изменять своим принципам, и он страдал от этого. Ни одного триумфа без угрызений совести. Ни одной передышки без осады. Компромисс за компромиссом, и вот уже вся жизнь кажется сплошным поражением. Этот недуг был хорошо знаком всем адептам Завета.

– Ахкеймион… – окликнул Пройас, видя, что адепт молчит. – У меня тут целый кочевой народ, который надо кормить, целая армия разбойников, которых надо приструнить, и император, которого надо перехитрить. Так что давай забудем про тонкости джнана. Просто скажи, чего ты хотел.

На лице Пройаса боролись ожидание и раздражение. По всей видимости, ему действительно хотелось повидать своего бывшего наставника, однако он не желал этого хотеть. «Это была ошибка».

Он невольно втянул в себя воздух.

– Я хотел бы знать, помнит ли еще мой принц то, чему я учил его много лет тому назад.

– Боюсь, эти воспоминания – единственная причина, почему ты здесь.

Ахкеймион кивнул.

– Помнит ли он, что такое просчитывать варианты развития событий?

Раздражение взяло верх.

– Это в смысле продумывать, «что будет, если»?

– Да, мой принц.

– Знаешь, Ахкеймион, ребенком я уставал от твоих игр. А теперь, когда я взрослый, у меня просто нет на это времени.

– Это не игра.

– Ах, вот как? Тогда почему ты именно здесь, и нигде больше, а, Ахкеймион? Какое дело Завету до Священной войны?

В этом-то и был весь вопрос. Когда борешься с неосязаемым, неизбежно возникают сложности. Любая миссия, не имеющая конкретной цели, или та, цель которой превратилась в абстракцию, непременно рано или поздно принимает свои средства за цель, свою собственную борьбу – за то, ради чего она борется. Ахкеймион осознал, что Завет здесь затем, чтобы понять, следует ли ему быть здесь. И это было настолько важно, насколько вообще может быть важна миссия Завета, поскольку теперь все миссии Завета свелись именно к этому. Но этого он Пройасу сказать не мог. Нет, ему придется сделать то, что делает каждый посланец Завета: населить неведомое древними угрозами и засеять будущее былыми катастрофами. Мир и так уже был ужасен, Завет же сделался школой торговцев страхом.

– Какое дело? Наше дело – узнать истину.

– Ага, значит, ты собрался читать мне наставления не о вероятностях, а об истине… Боюсь, эти дни миновали безвозвратно, Друз Ахкеймион.

«А когда-то ты называл меня Акка!»

– Нет. Дни моих наставлений действительно миновали. Теперь, как мне кажется, самое большее, на что я способен, – это напоминать людям то, что они знали раньше.

– Раньше я утверждал, будто знаю много всего, но теперь мне нет до этого дела. Говори конкретнее.

– Я просто хотел вам напомнить, мой принц, что, когда мы наиболее уверены в чем-то, наиболее велика вероятность ошибиться.

Пройас угрожающе улыбнулся.

– Ага… Ты, значит, решил бросить вызов моей вере.

– Нет, не бросить вызов – лишь слегка умерить ваш пыл.

– Умерить, значит. Ты хочешь, чтобы я сызнова принялся задавать вопросы, обдумывать пугающие «вероятности». И что же это за пугающие вероятности? Скажи мне, будь любезен!

Теперь принц не скрывал иронии, и она больно ранила.

– Скажи мне, Ахкеймион, насколько я нынче глуп?

В этот момент Ахкеймион осознал, до какой степени немощен теперь Завет. Они сделались не просто нелепыми – избитыми, привычными и нудными. Можно ли заставить, чтобы тебе поверили, когда находишься в такой пропасти?

– Возможно, Священная война – не то, чем она кажется, – сказал Ахкеймион.

– Ах, не то, чем она кажется! – воскликнул Пройас, изображая изумление – упрек наставнику, который совершил непоправимый промах. – Для императора Священная война – извращенный способ восстановить свою империю. Для некоторых моих соратников это корыстное орудие богатства и славы. Для Элеазара и Багряных Шпилей это средство для достижения некой таинственной цели. А для некоторых других просто дешевый способ искупить безрассудно потраченную жизнь. Так значит, Священная война – не то, чем кажется? Не было такой ночи, Ахкеймион, когда я не молился, чтобы ты оказался прав!

Наследный принц подался вперед и налил себе чашу вина. Ни Ахкеймиону, ни Ксинему он вина не предложил.

– Но молитв недостаточно, верно? – продолжал Пройас. – Что-то непременно случается, какое-нибудь предательство или мелкая подлость, и сердце мое восклицает: «Да тьфу на них всех! Будь они прокляты!» И знаешь, Ахкеймион, именно вероятность спасает меня, не дает мне бросить все это. «А что, если?» – спрашиваю я себя. Что, если эта Священная война на самом деле божественна, является благом сама по себе?