Этюд в изумрудных тонах

5. Косточка и кожура

Надоело есть жесткие отбивные? Свинину проще выбросить, чем разделать? Тогда вам пора в МЯСНУЮ ЛАВКУ ДЖЕКА! Работаем в присутствии клиента. Неизменно превосходный результат. Ни единой жалобы за три года! Спешите в МЯСНУЮ ЛАВКУ ДЖЕКА! Забьем, освежуем, распотрошим и разделаем за пятнадцать минут. Для дам – особая скидка в МЯСНОЙ ЛАВКЕ ДЖЕКА В УАЙТЧЕПЛЕ! Скидки действуют с 31 августа по 8 ноября.

Первым прибыл инспектор Лестрейд.

– Вы расставили своих людей на улице? – спросил мой друг.

– Конечно, – ответил Лестрейд. – И дал им строгий приказ пропускать всех, кто входит, но арестовывать всех, кто будет пытаться покинуть дом.

– Наручники при вас?

Вместо ответа Лестрейд сунул руку в карман и мрачно зазвенел парой наручников.

– Ну, сэр, – сказал он, – пока мы тут ждем, может, пришло время рассказать – чего именно мы тут ждем?

Мой друг вынул из кармана трубку и, вместо того, чтобы раскурить ее, положил на стол перед собой. Затем он вытащил давешнюю жестянку и стеклянный сосуд, в котором я узнал тот, что он привез из Шордитча.

– Взгляните, – произнес он, – вот, как я надеюсь, последний гвоздь в гроб нашего мастера Верне.

Мой друг замолчал. Затем достал из кармана часы и осторожно положил их на стол.

– До их прибытия у нас есть еще несколько минут. – Он обернулся ко мне. – Что вы знаете о Реставрационистах?

– Абсолютно ничего, – ответил я.

Лестрейд кашлянул.

– Если вы говорите о том, о чем мне думается, – проворчал он, – то стоит этот разговор прекратить. Хватит об этом.

– Слишком поздно, – сказал мой друг. – Видите ли, не все согласны с тем, что возвращение Великих Древних было столь благоприятно для людей. Эти анархисты хотели бы восстановить старинные порядки, чтобы, так сказать, человечество само выбирало свою судьбу.

– Это уже похоже на подстрекательство к мятежу, – возмутился Лестрейд. – Я вас предупреждаю…

– Я вас предупреждаю – хватит выставлять себя дураком! – отрезал мой друг. – Это Реставрационисты убили Принца Франца Драго. Они убивают, в тщетной надежде, что смогут вынудить наших властителей оставить нас одних во тьме. Убийца Принца – Rache. Это старинное немецкое обозначение охотничьего пса, инспектор, о чем вы бы знали, если бы заглянули в словарь. Это слово также значит «месть». И охотник оставил свою подпись на месте убийства, как художник на краю холста. Но разделал Принца не он.

– Хромой Доктор! – воскликнул я.

– Именно. Той ночью в комнате был высокий человек – я могу определить его рост, так как слово написано на уровне глаз. Он курил трубку – об этом говорит пепел и остатки табака в камине. Кстати, он легко выбил трубку о каминную полку, что было бы сложно проделать низкорослому человеку. Табак – довольно необычный сорт «шэга». Следы в комнате были большей частью затоптаны вашими людьми, но несколько четких отпечатков осталось под окном и около двери. Там кто–то ждал: человек меньшего роста, судя по длине шагов, припадавший на правую ногу. На тропинке я нашел несколько отчетливых следов, а разные виды глины на скребнице возле парадного входа дали мне дополнительные сведения: высокий человек проводил Принца в комнату, а затем вышел обратно. Их прибытия ждал человек, который так впечатляюще распотрошил Принца…

Лестрейд издал недовольное ворчание, которое так и не оформилось в слова.

– Я потратил много дней на то, чтобы проследить перемещения Его Высочества. Я был в притонах, борделях и сумасшедших домах, я искал там высокого человека с трубкой и его друга. Искал и не мог напасть на его след, пока не догадался просмотреть богемские газеты, в поисках указаний на последние увлечения Принца на родине. Из газет я узнал, что английская театральная труппа побывала в Праге в прошлом месяце и давала представление для Принца Франца Драго…

– Боже мой, – воскликнул я, – так значит, этот самый Шерри Верне…

– Реставрационист. Именно.

Я качал головой, не уставая поражаться острому уму моего друга и его потрясающей наблюдательности, когда раздался стук в дверь.

– А вот и наша добыча! – вскричал мой друг. – Будьте настороже!

Лестрейд глубоко засунул руку в карман, где, не сомневаюсь, держал пистолет. Он нервно сглотнул.

Мой друг крикнул:

– Входите, пожалуйста!

Дверь открылась.

За дверью был не Верне и не Хромой Доктор. Это был один из уличных беспризорников, которые зарабатывают себе на корку хлеба, бегая с поручениями – «рассыльный в конторе мистера Подай–Принэсси», так их называли в годы моей юности.

– Господа, – спросил он, – кто из вас мистер Генри Кэмберли? Один джентльмен попросил меня доставить ему записку.

– Я здесь, – ответил мой друг. – Получишь шесть пенсов, если сможешь подробно описать того джентльмена, который дал тебе записку.

Паренек сказал, что его зовут Уиггинс. Он попробовал монету на зуб, затем спрятал ее и поведал нам, что тот весельчак, который передал ему записку, был очень высок, темноволос и – добавил он – курил трубку.

Записка лежит сейчас передо мной, и я позволю себе вольность привести здесь ее содержание.

Дорогой сэр!

Не могу обратиться к Вам, как к «Генри Кэмберли», поскольку у вас нет никаких прав на это имя. Я был немного удивлен, что Вы не представились Вашим подлинным именем, ибо это имя славное, и оно делает Вам честь. Я читал несколько Ваших работ, за которыми я стараюсь следить. Мы даже весьма плодотворно переписывались с Вами два года назад в связи с некоторыми теоретическими противоречиями Вашего труда по динамике движения астероидов.

Вчера вечером я был очень рад, наконец, познакомиться с Вами лично. Позвольте дать несколько небольших советов, которые помогут Вам сэкономить усилия и время, если вы и дальше будете заниматься той профессией, которую избрали. Во–первых, курильщик может, конечно, носить в кармане абсолютно новую, ни разу не опробованную трубку, да еще и без табака, но выглядит он при этом крайне подозрительно – по крайней мере, столь же подозрительно, как и антрепренер, не имеющий ни малейшего представления об обычных расценках на оплату заграничных турне, которого сопровождает молчаливый военный офицер в отставке (Афганистан, насколько я могу судить). К тому же, поскольку Вы совершенно верно заметили, что у улиц Лондона есть уши, Вам может пригодиться в дальнейшем привычка не садиться в первый же кеб, который проезжает мимо. Кучер в кебе тоже не лишен ушей, особенно, если он решает использовать их по назначению.

Тем не менее, Вы, безусловно, правы в одном из Ваших предположений: я действительно заманил мерзкого полукровку ав ту комнату в Шордитче.

Если Вас это заинтересует после того, как Вы получили некоторое представление о его вкусах и привычках, я сказал ему, что приготовил для него девушку, похищенную из монастыря в Корнуолле. Она раньше никогда не видела мужчины, так что одно лишь касание и вид его лица повергнут ее в совершенное безумие.

Если бы она существовала на самом деле, он наслаждался бы ее безумием, овладевая ею, как человек, который высасывает мякоть спелого персика, оставляя только сморщенную кожуру и косточку. Я видел, как они это делают. Я видел, как они совершают и куда более ужасные вещи. Мы не должны платить такую цену за мир и процветание. Она слишком высока.

Добрый доктор (он разделяет мои взгляды и действительно написал ту небольшую пьесу, поскольку у него есть некоторый литературный талант) ждал нас со своими ножами.

Эту записку я посылаю не в знак издевки, мол, «поймай меня, если сможешь», – мы с достопочтенным доктором уже отбыли, и вам нас не найти, – но лишь для того, чтобы сказать: мне было очень приятно хотя бы на мгновение почувствовать, что у меня есть достойный противник. Несравненно более достойный, чем все твари из Бездны.

Боюсь, «Актерам Стрэнда» придется искать себе нового предводителя.

Не могу подписаться Верне, и до тех пор, пока охота не завершена и мир не вернется на пути своя, прошу Вас думать обо мне просто как о

Rache