Голова Путешественника

Ответ на эти вопросы звучит так: во все это трудно поверить, но в то же время это не невозможно.

Теперь добавим к ним пункт «е». По словам Роберта, ему удалось вымыть маслодельню только после половины второго, когда дождь уже прекратился. И все же никто не слышал, как он поливал стены из шланга?! Невероятно!

Если учесть все эти обстоятельства вместе взятые, то сомнения еще усиливаются. Ну, а если вспомнить еще о принятой Освальдом мере самозащиты – его посещении Реннела Торренса, – то вообще трудно поверить, что во время всего разговора с Робертом он ни разу не упомянул об этом или что, зная, что есть свидетель приезда его брата в Плаш-Мидоу, Роберт все-таки пошел на убийство Освальда. А вот если Джанет, отведя Освальда в маслодельню, сразу же и зарезала его, он, вполне вероятно, мог не успеть сообщить ей об этом. Или вот еще «f» – ключевой вопрос о макинтоше Освальда: если, как утверждает Роберт, Освальд был в макинтоше, когда бритва вошла ему в горло, то как могло случиться, что кровь залила макинтош снаружи – и одновременно находившуюся под ним одежду?

Макинтош, как и поэзия Роберта, все время был ключом к разгадке этой таинственной истории.

Решение написать признание и убить себя Роберт принял только после последней встречи с Блаунтом, то есть два дня назад. Работу над поэмой он завершил несколькими днями раньше – значит, его утверждение, что он хотел сначала закончить писать, а потом сразу признаться в преступлении, не имело под собой почвы.

Что же в разговоре с Блаунтом заставило Роберта решить, что дело проиграно? Мой вопрос о макинтоше, мои намеки на то, что преступление будет раскрыто, если…

Тогда он и понял, что я все уже знаю.

Если что? Если выяснится, что Джанет встретила Освальда и надела его макинтош, чтобы пройти по двору.

На эту мысль меня навел рассказ Мары о том, что она видела, как из-под надетого на Джанет макинтоша высовывался подол ее платья; потом я сам наблюдал, как Джанет шла в длинном макинтоше, а во время последнего допроса она призналась, что у нее один-единственный макинтош. Отсюда можно сделать вывод, что, переходя двор в ту ночь, она была в чужом макинтоше. Сначала я решил, что она надела макинтош Роберта, но: а) разве позволила бы она мужу выйти на дождь без плаща? – и в) как вообще там мог оказаться Роберт, если будущий папаша видел его на дороге в Плаш-Мидоу только через пятнадцать минут после этого?

Логично было бы ответить на эти два вопроса так: сначала Джанет встретила Освальда и попросила у него плащ, чтобы дойти вместе с ним до маслодельни. Прочитала ли она письмо Роберта и ждала ли прихода Освальда – несущественно. Теперь у нее в кармане макинтоша лежала бритва. А Джанет – женщина физически очень сильная, известная своим необузданным темпераментом. Очень может быть, что убийство было непредумышленным и что мысль избавиться от Освальда зародилась у нее только тогда, когда она нащупала в кармане бритву.

Я убежден, что для Джанет это и была «точка взрыва». Я считаю, что она зашла в маслодельню вслед за Освальдом и тут же полоснула его по горлу – возможно, когда он ставил фонарь на пол. Это единственная версия, которая дает удовлетворительное объяснение тому факту, что на внешней стороне макинтоша было такое большое количество крови (кровь ударила в нее струей, как только она нанесла удар), так как очень много крови обнаружено и на пиджаке Освальда, но нет никаких следов крови ни на одежде Джанет, ни на одежде Роберта. Это объясняет также и то, что не слышно было криков: они потонули в раскатах грома.

Таким образом, у Джанет были средство и возможность совершить преступление. А мотив? Ну, скажем прямо, нет никаких сомнений, что у нее был самый сильный мотив из всех подозреваемых. Тогда, в июне, Мара очень точно выразилась, сказав: «У Джанет господствующая страсть – это Плаш-Мидоу и все, что в нем находится. Она убьет каждого, кто посягнет на это». Джанет готова была выйти за Освальда, а затем вышла за Роберта, чтобы вернуть себе собственность Лейси. У нее была маниакальная страсть к Плаш-Мидоу и всему, что в нем есть; она была одержима этим домом и именем своей семьи – я видел это собственными глазами во время первого приезда к ним, достаточно было посмотреть, как она касается украшений в доме. Но Освальд, как показало более позднее расследование в Сомерсете, представлял для нее двойную угрозу. Он был не только законным собственником состояния и усадьбы, но и единственным оставшимся в живых человеком, который знал правду о заговоре десятилетней давности. Таким образом, Джанет не могла передать Освальда полиции за его преступление против Мары, так как, сделай она это, он немедленно сообщил бы о том, что она организовала его так называемое «самоубийство», и она все равно потеряла бы Плаш-Мидоу, как если бы Роберт сам вернул его брату. «Признание» Роберта было смелой и удивительно ловкой попыткой вызвать огонь на себя, но получилось как раз наоборот: все, что в нем написано, указывало прямо на Джанет, подчеркивало ее виновность. Особенно блестяще написан им первый эпизод письма: понимая, что я теперь знаю, что в половине первого вместе с Джанет по двору проходил не он, а Освальд, он развил эту тему таким образом, что Джанет выглядела совершенно невинно, она якобы ничего не знала о преступлении и, следовательно, не являлась соучастницей.

Думаю, его «признание» могло бы прозвучать довольно убедительно для полиции – главным образом потому, что очень многое в нем было правдой.

Здесь я подхожу к вопросу, почему Роберт вообще взял на себя преступление, совершенное женой, которую не любил. Ведь любое донкихотство имеет свои пределы! По-моему, на то были по крайней мере две причины.

Первая: Роберт все-таки был замешан в убийстве, с юридической точки зрения он был сообщником, поскольку знал о совершившемся преступлении, но не сообщил о нем.

Вторая: поскольку это было так и он, вероятнее всего, все равно не избежал бы виселицы, он решил попробовать снять обвинение с жены. Больше того, к такому решению его привело именно то, что он ее не любил, отчего у него, человека доброго и мягкого, рождалось чувство вины и раскаяния. В сущности, его «признание» было жестом искупления.

Тем не менее оно утвердило меня в мысли, что Роберт был замешан в убийстве – особенно одна фраза, где он говорит, что захватил с собой плетеную сумку, так как его тошнило при мысли, что придется тащить голову за волосы. Для меня в этой фразе есть отзвук чистой правды. Сомневаюсь, что самое изощренное воображение могло бы изобрести такое необычное, такое простое и такое жизненное объяснение.

Конечно, возможно, что Джанет отделалась от тела и головы в одиночку, а потом покаялась Роберту, который впоследствии использовал рассказанные ею подробности в своем так называемом «признании». Но здесь мы снова упираемся в исключительно трудную проблему: вряд ли один человек мог справиться с телом и оттащить его на большое расстояние. Джанет – женщина горячая, темпераментная и далеко не бесчувственная. Хватило бы у нее сил одной, без посторонней помощи, пройти через все ужасы, которые ожидали ее после совершения убийства? Сильно в этом сомневаюсь.

Под воздействием свойственного его натуре экзальтированного альтруизма Роберт вполне мог помочь ей. Помимо этого, на сговор между ними указывает то обстоятельство, что на разных этапах следствия их показания неизменно совпадали до мелочей.

Восстановленная мною картина происшедшего выглядит следующим образом:

Джанет отводит Освальда в маслодельню, убивает его, снимает с себя залитый кровью макинтош и оставляет его вместе с бритвой в маслодельне, а дверь запирает. Преступление не было предумышленным; Джанет, у которой просто сдали нервы, действовала в полубессознательном состоянии. Она спешит в дом за Робертом.

Когда муж возвращается с прогулки, она рассказывает ему все – возможно, обвиняя в случившемся его, потому что это он пригласил Освальда. Роберт обещает помочь ей скрыть следы преступления. После этого все происходит как в его признании, с той только разницей, что делал он все это не один, а вместе с Джанет. Голову отрезали очень грубо, потому что пришлось делать это при тусклом свете «летучей мыши». Могу представить себе, что Роберт, наверное, взял на себя самые страшные операции, но тело к реке тащили они вместе, и пока они этим занимались, Финни стащил голову.