Путешествия с тетушкой

Мисс Патерсон съежилась на стуле и энергично брыкнула ногой.

– Ничего не началось – в том смысле, какой вкладываете вы, – отпарировала она. – Ночью я услышала, как он постучал в дверь и позвал: «Долли! Куколка моя!»

– Куколка! ["Долли" в переводе на русский язык значит «куколка»] – повторила тетушка с таким отвращением, будто это была какая-то непристойность.

– Да. Так он называл меня. Мое полное имя Дороти.

– Вы, конечно, заперли дверь изнутри.

– И не подумала. Я ему полностью доверяла. Я крикнула: «Войдите!» Я знала, что он не стал бы будить меня по пустякам.

– Ну, я бы не назвала это пустяками, – заметила тетушка. – Продолжайте же.

Но мысли мисс Патерсон снова блуждали далеко, она стучала зубами не переставая. Перед ее взором возникло нечто, чего мы видеть не могли, глаза ее увлажнились. Я взял ее за локоть и сказал:

– Мисс Патерсон, не рассказывайте об этом, если вам это причиняет боль. – Я рассердился на тетушку: лицо ее было жестким, будто вычеканенное на монете.

Мисс Патерсон перевела на меня взгляд, и я увидел, как она постепенно возвращается из своего далека.

– Он вошел, – продолжала она, – прошептал «Долли! Куколка моя!» и упал. Я опустилась рядом на пол, положила его бедную-бедную голову к себе на колени, и больше он уже не сказал ни слова. Так я и не узнала, зачем он пришел и что хотел сказать мне.

– Можно догадаться зачем, – вставила тетушка.

И снова мисс Патерсон слегка отпрянула назад, как змея, а затем нанесла ответный удар. Грустное это было зрелище: две старые женщины препирались из-за того, что случилось давным-давно.

– Надеюсь, что вы правы, – проговорила мисс Патерсон. – Я отлично понимаю, на что вы намекаете, и надеюсь, что вы правы. Я согласилась бы на все, о чем бы он меня ни попросил, без всяких колебаний и сожалений. Я больше никогда никого не любила.

– Да и его-то вы едва ли успели полюбить, – заметила тетушка, – у вас не было такой возможности.

– А вот тут вы очень-очень ошибаетесь. Вероятно, вы просто не знаете, что значит любить. Я полюбила его с той минуты, как он сошел у ратуши в Челси, и люблю до сих пор. Когда он умер, я сделала для него все, что требовалось, все – больше некому было позаботиться о бедняжке: жена не захотела приехать. Пришлось производить вскрытие, и она написала в муниципалитет, прося похоронить его в Булони – она не пожелала забрать его бедное-бедное изуродованное тело. Только мы с консьержем…

– Вы удивительно постоянны, – проговорила тетушка, и замечание ее отнюдь не прозвучало как похвала.

– Никто меня больше так не называл – Долли, – добавила мисс Патерсон, – но во время войны, когда мне пришлось скрывать свое настоящее имя, я позволила называть меня Poupee [кукла (франц.)].

– Боже праведный, зачем вам понадобился псевдоним?

– Времена были тревожные, – ответила мисс Патерсон и принялась искать перчатки.

Меня возмутило поведение тетушки по отношению к мисс Патерсон, и в моей душе все еще горел медленный огонь глухого гнева, когда мы во второй, и последний, раз отправились обедать на безлюдный вокзал. Веселые, истрепанные морем рыбачьи суденышки лежали на пирсе, и у каждого на борту были краской выведены благочестивые изречения вроде «Dieu benit la Famille» [Бог благословил семью (франц.)] и «Dieu a Bien Fait» [Бог сотворил благо (франц.)]; я задавал себе вопрос – большая ли помощь от этих девизов, когда на Канале бушует шторм. В воздухе стоял все тот же запах мазута и рыбы, и так же подходил никому не нужный поезд из Лиона, а в ресторане у стойки торчал тот же ворчливый англичанин с тем же спутником и тем же псом, и из-за них ресторан казался еще более пустым, как будто других посетителей тут не бывало.

– Ты очень молчалив, Генри, – произнесла тетушка.

– Мне есть над чем подумать.

– Тебя совершенно очаровала эта несчастная замухрышка, – упрекнула меня тетя.

– Меня растрогала встреча с той, которая любила моего отца.

– Его любили многие женщины.

– Я имею в виду – любила его по-настоящему.

– Это сентиментальное существо? Да она не знает, что такое любить.

– А вы знаете? – Я дал волю своему гневу.

– Думаю, у меня больше опыта в этом отношении, чем у тебя, – невозмутимо, с рассчитанной жестокостью отпарировала тетя Августа.

Мне нечего было возразить: я даже не ответил на последнее письмо мисс Кин. Тетушка сидела напротив меня за своей тарелкой с удовлетворенным видом. Прежде чем приняться за камбалу, она съела полагавшиеся к ней креветки – одну за другой, ей нравилось каждое блюдо в отдельности, и она никуда не спешила.