Междуглушь

— Может, в следующий раз? — спросил Милос с извиняющейся улыбкой.

— Нет, — ответила Алли и взяла его руки в свои — не из любви, а в знак симпатии. — Следующего раза не будет, Милос.

Она не сердилась на него за свершившееся. Он ведь её ни к чему не принуждал и не воспользовался моментом. Он всего лишь поступал как все парни, и, надо признать, в этом он был мастер.

— Плохо, — сказал Милос. — А я-то хотел провести тебя по красной дорожке на вручении Оскара. Мы могли бы станцевать в Белом доме...

— А сейчас кто вынашивает грандиозные планы?

Милос вздохнул.

— Теперь ты, наверно, захочешь вернуться одна? Или разрешишь мне сопровождать тебя?

— Ладно, поскольку мы оба идём в одном направлении, глупо было бы тащиться в одиночку.

Они двинулись к их привалу у дороги вдвоём, но всё же не вместе. Это была долгая и мучительно неловкая прогулка.

— Мне жаль, что всё так получилось, Милос, — сказала Алли на половине пути.

Но Милос покачал головой.

— Не надо, — сказал он. — Я задал вопрос, и твой ответ был «нет». Никогда не бойся сказать нет. Никому. Включая и меня.

В том-то и загвоздка: он всё равно был очарователен, даже потерпев поражение. Алли знала, что если бы Майки не стал уже частью её жизни, она могла бы влюбиться в Милоса, и Милос тоже это знал. Никогда раньше Алли не попадала в такое положение, когда надо было выбирать между двумя парнями. Некоторым девчонкам подобные игры даже нравились: изводить обоих — это же такое удовольствие! Алли возвращалась мыслями к тем мгновениям, когда она дразнила Майки Милосом, и осознала, что, должно быть, и сама не брезговала этой игрой. И ей ещё больше захотелось поскорее увидеться с Майки.

Единственное, чем утешалась Алли — это что её временная нечаянная потеря рассудка останется для Майки тайной. Он никогда не узнает.

Вот только...

...он знал.

Фактически, всё то время, что они целовались, он стоял рядом.

Глава 14

На странных ветрах

Когда Алли с Милосом вернулись на мёртвое пятно у федеральной автострады, они застали там Хомяка и Лосяру, но Майки нигде не было видно. Милосу, чьи ухаживания были отвергнуты, теперь не терпелось двигаться дальше. Ему совсем не улыбалось торчать здесь в ожидании Майки.

— Вот он всегда такой — вечно заставляет себя ждать, — ворчал Милос.

Алли кинулась на защиту друга.

— Да откуда тебе знать, какой он? Ты с ним едва знаком!

Милос почёл за лучшее не спорить.

Алли окинула взглядом окрестности: поля — как по ту сторону автострады, так и за своей спиной, посёлок, из которого они только что вернулись... Она пыталась разглядеть проблеск послесвечения её исчезнувшего друга, но в ярком свете луны всё окружающее, казалось, испускало мягкое сияние.

— Куда бы он ни делся, вряд ли ушёл далеко, — сказала она своим спутникам.

Но когда наступила полночь, а Майки по-прежнему не было, Алли забеспокоилась:

— А вдруг с ним что-то случилось?

Хомяк помалкивал, но Лосяра — наверно, переняв прежнее настроение Милоса — не мог сдержать раздражения:

— Да брошить его тут — пушть догоняет!

Однако Милос, досада которого уже улеглась, признал, что отсутствие Майки становится всё более подозрительным.

— Этому должно быть разумное объяснение, — рассуждал он. — Когда вернётся — устроим головомойку. А пока надо ждать.

Алли не спала всю ночь, не в силах избавиться от мыслей о том, что могло приключиться с Майки. А вдруг его похитили нэшвиллские послесветы? А что если он попал в одну из этих дурацких Мэриных ловушек? А что если... А что если... Но она знала, что просто хватается за соломинку. Нэшвиллских послесветов бояться не стоило — они сами всех боялись. Что до ловушек — не было никаких свидетельств того, что Мэри вообще когда-либо забиралась так далеко на запад.

Когда начало светать, а Майки так и не появился, Алли уже была вне себя от тревоги. Остальные ничего не предпринимали — даже Милос не представлял себе, как решить возникшую проблему. Только сейчас, этим ранним утром, Алли наконец обратила внимание на поведение Хомяка. Всю ночь парень ни словом не высказался по теме, однако был суетлив и непоседлив больше, чем обычно. Колени у него так и ходили ходуном, он постоянно переминался с ноги на ногу, избегая встречаться с Алли глазами. На этом он и погорел. Она обвинила его, осудила и вынесла приговор — всё в один миг.

— Это ты! — налетела она на беднягу, наставив на него обвиняющий палец. — Ты с ним что-то сделал!

Челюсть у Хомяка отвисла; несчастный затряс головой:

— Это не я! Не я! Я никогда бы ничего ему не сделал!

Он воззрился на Лосяру, который подался назад в надежде, что буря гнева Алли минует его, но поздно.

— Тогда вы оба! — завопила Алли. — Вижу по вашим физиономиям!

Лосяра под своим шлемом выкатил свои маленькие глазки-бусинки, словно загнанный в угол опоссум. Алли даже показалось, что он сейчас прикинется мёртвым.

— Мы ничего не делали! Милош, шкажи ей — это не мы!

Но Милос не торопился принимать чью-либо сторону.

— Вы оба врёте! — закричала Алли. — А ну выкладывайте, что вы с ним сотворили, или я вас на клочки порву голыми руками!

Она не сомневалась, что ей это удастся. Обвиняемые мгновенно уверовали в то же самое.

— Мы его пальцем не трогали! Клянусь, клянусь! — заканючил Хомяк. — Чтоб мне провалиться! Да я его так боюсь, что в жизни не решился бы к нему подступиться, честное слово!

Что он такое говорит?! Для Алли это странное высказывание послужило лишним подтверждением того, что Хомяк, конечно же, врёт.

Но тут наконец вмешался Милос:

— Боишься? Почему боишься?

Хомяк посмотрел на Милоса, потом на Лосяру и, наконец, на Алли.

— Я думаю... Я думаю, твой друг... он вроде как монстр...

Алли одарила его взглядом, полным такого отвращения и ненависти, что бедняга попятился.

— Правда-правда! У него по всему телу глаза... и ещё щупальца! Он их очень здорово прячет, но я-то знаю!

— Врёшь ты всё! — взревела Алли и налетела на него. — Забери свои слова ОБРАТНО! Врёшь! Забери ОБРАТНО! — И она принялась толкать, колотить и немилосердно трясти ошалевшего Хомяка.

Милос растащил их. И тогда Алли рухнула на землю и разрыдалась. Она плакала так, как никогда в жизни не плакала. Милос попытался утешить её, но она и его оттолкнула.

— Он врёт, — повторяла она снова и снова, и с каждым разом голос её становился всё слабее. — Он всё врёт...

— Может, Хомяк видел что-то другое, и подумал, что это Майки? — предположил Милос.

— Да, — встрял Лосяра, боднув голову Хомяка своим шлемом. — Ты ветшно видишь то, тшего нет!

— Но... но...

Милос поднял руку, призывая к молчанию, затем опустился перед плачущей Алли на колени и медленно, размеренно, словно следуя ударам метронома, проговорил:

— Я думаю... остаётся только предположить... что, может быть... Майки взял свою монету... и ушёл туда, куда уходят все.

— Не стал бы он этого делать! — возразила Алли. — Нет! Он никогда бы не ушёл, не попрощавшись!

— Может, это произошло неожиданно для него? — предположил Милос.

— Да-да — сказал Хомяк, — может, он просто вынул монету посмотреть на неё — а тут туннель и открылся, и всё, ты уже ничего не можешь поделать.

Как хотите, но Алли в это не верилось.

— Нет, тут что-то другое!

После долгой, тягостной паузы Милос сказал:

— Тогда будем ждать.

И они ждали до полудня. Они ждали до заката. Они ждали всю следующую ночь. Майки так и не вернулся, и Алли вынуждена была признать то, чего никак не хотела признавать: возможно, он не вернётся никогда.

Когда наутро солнце выглянуло из-за восточного горизонта, Милос подвёл итог:

— Пора уходить. Я сказал, что провожу тебя в Мемфис, а я своих обещаний не нарушаю.

Алли затрясла головой.

— Никуда я не пойду. Останусь здесь.

— Пусть остаётся, — вякнул Хомяк. — Какое нам дело до её проблем?