Суть дела

– Хорошая девочка. Побаловаться – чуть-чуть обожди.

Он протянул ей фунт, и она сунула деньги в карман, но не уступила ему дорогу. Когда он попытался протиснуться мимо, она хладнокровно отпихнула его розовой ладонью, повторяя:

– Чуть-чуть обожди.

Все это бывало уже тысячи раз.

В глубине коридора показалась девушка, она несла в бутылке из-под уксуса пальмовое вино. Уилсон вздохнул и скрепя сердце сдался. Духота в каморке, задавленной потоками дождя, затхлый запах его случайной подруги, тусклый, неверный свет керосиновой лампы – все напоминало ему склеп, открытый для того, чтобы принять нового мертвеца. В нем росла обида, ненависть к тем, кто загнал его сюда.

5

– Я видела тебя после обеда на пляже, – сказала Элен.

Скоби перестал наливать в стакан виски и настороженно поднял глаза. Что-то в ее тоне до странности напомнило ему Луизу.

– Я искал Риса из морской разведки, – объяснил он.

– Ты даже не заговорил со мной.

– Я торопился.

– Ты всегда так осторожен? – спросила она, и теперь он понял, что происходит и почему он вспомнил Луизу.

Неужели любовь всегда идет проторенной дорожкой? – с грустью подумал он. И не только физическая близость – все всегда одно и то же… Сколько раз за последние два года он пытался в критическую минуту предотвратить такую сцену – хотел спасти не только себя, но и другую жертву.

– Как ни странно, на этот раз я просто о тебе не думал, – невесело рассмеялся он. – Голова у меня была занята другим.

– Чем?

– Все теми же алмазами.

– Работа для тебя куда важнее, чем я, – протянула Элен, и от банальности этой фразы, вычитанной в великом множестве романов, его сердце сжалось, словно он услышал не по возрасту рассудительные слова в устах ребенка.

– Да, – серьезно сказал он, – но я бы пожертвовал ею ради тебя.

– Почему?

– Наверно, потому, что ты человек. Можно любить свою собаку больше всего на свете, но ведь, чтобы спасти собаку, не станешь давить даже чужого ребенка.

– Ах, – сказала она с раздражением, – почему ты всегда говоришь правду? Я вовсе не желаю слушать всегда только правду.

Он подал ей бокал с виски.

– Тебе не повезло, дружок. Ты связалась с пожилым человеком. Мы не можем все время врать, как это делают молодые; для нас это слишком хлопотно.

– Если бы ты знал, как я устала от всех твоих предосторожностей. Ты приходишь сюда, когда стемнеет, и уходишь, когда еще темно. Это так… так унизительно!

– Да.

– Мы любим друг друга только здесь. Среди этой убогой казенной мебели. Не знаю, сумели бы мы любить друг друга где-нибудь еще.

– Ах ты, моя бедная, – сказал он.

– Мне не нужна твоя жалость! – в бешенстве закричала она.

Но хотела она того или нет – он ее жалел. Жалость грызла его сердце, как червь. И никогда ему от этого чувства не избавиться. Он знал по опыту, как умирает страсть и уходит любовь, но жалость остается навсегда. Ее никто не в силах утолить. Ее питает сама наша жизнь. На свете есть только один человек, который не заслуживает его жалости: он сам.

– Неужели ты вообще не способен поступать опрометчиво? – спросила она. – Ты никогда не написал мне ни строчки. Уезжаешь из города на несколько дней, а у меня от тебя ничего не остается. Даже твоей фотографии, чтобы в этой конуре можно было жить.

– Но у меня нет фотографий.

– Наверно, ты боишься, что я стану шантажировать тебя твоими письмами.

Стоит закрыть глаза, и может показаться, что это Луиза, устало подумал он; только голос помоложе и, может быть, не так жесток, как тот, – вот и вся разница. Он стоял с бокалом виски в руке и вспоминал другую ночь – рядом, в нескольких шагов отсюда; но тогда у него в бокале был джин.

– Какие глупости ты говоришь, – мягко сказал он.

– Ты думаешь, я еще ребенок. Приходишь сюда крадучись… и приносишь марки.

– Я ведь стараюсь тебя уберечь.

– Начхать мне на все их сплетни.

В баскетбольной команде не стеснялись в выражениях.

– Если пойдут сплетни, между нами все будет кончено.

– Ты вовсе не меня стараешься уберечь. Ты стараешься уберечь свою жену.

– И, значит, тебя…

– Ну, знаешь ли, – сказала она, – отождествлять меня с… с этой женщиной!…

Его передернуло. Он недооценил ее способность причинять боль. А она, по-видимому, поняла свою власть; теперь он у нее в руках. Отныне она будет знать, как ударить побольнее. Теперь она была как девчонка, схватившая циркуль, зная, что циркулем можно нанести рану. Какой же ребенок не воспользуется этим преимуществом?