Дела и ужасы Жени Осинкиной

Раскусив последнее семечко и сплюнув шелуху в тарелку, он начал неторопливо:

— Не обязательно убийцы.

Эти слова всех повергли в изумление. Тем более внимательная тишина воцарилась в комнате.

Люди Братства обладали редким в России свойством — умели слушать. Только Мячик, всегда восхищавшийся интеллектуальными способностями Максима, успел крикнуть:

— Класс!

— По описанию Горошины, человеку неожиданно пришлось очень спешить. То есть эта спешка застала человека врасплох. Но сами подумайте — если человек пошел на убийство, и не в состоянии аффекта (а в какой аффект могла привести убийцу Анжелика?), то какой же расплох? Заранее ведь ясно, что после этого надо поскорей уносить ноги. И к первому встречному не будешь тыркаться с чудными какими-то просьбами, шифровать записки… Нет, что-то не стыкуется. У этих двух людей было свое какое-то дело. А тут убийство. Вот это для того, кого встретил Горошина, была неожиданность. Он сразу испугался, что заметут. А почему испугался-то? Да потому только, что он в этой деревне — человек новый, неизвестный. Зачем, спрашивается, приехал? Родных нет, знакомых тоже. Может быть, так. А может, еще горячее — может, он крутился по своим делам у дома тети Груши, и вдруг — вокруг дома полно милиции, ищут убийц. Ну, он и рванул. И своего подельщика — кому записка — не дождался. А вот почему этот второй человек и позже не появился?..

— Кажется, я знаю, — первый раз подал голос Ваня Бессонов.

Глава 30. Слава-байкер

Он просидел всю ночь в молчании. Но тут будто проснулся.

— Я от дядьки своего (он к нам в мае из Сибири приезжал) слышал, как в конце апреля вроде где-то у Каргаполья из Миасса утопленника выловили — с проломленной головой. И говорили, что от вас приплыл. Никто его не опознал. По документам — москвич. Может, это он и был? Сюда путь держал — должен был встретиться с подельщиком. И не знал даже, что тот слинял раньше. Ну а насчет вопроса про Ялуторовск — у них, видно, был продуман запасной вариант, на всякий пожарный.

— Так ты думаешь, тут еще что-то подозрительное делалось?

— А почему бы и нет? «Иль у сокола крылья связаны, Иль пути ему все заказаны?»

Ваня Бессонов знал не только Пушкина, но и Кольцова. А также Тютчева, Алексея Константиновича Толстого и многих других прекрасных русских поэтов. Без чтения их он так же не мыслил себе дня, как другие — без пристукивания ногой и раскачивания под звуки современных ритмов.

— Мы, по-моему, — продолжал Ваня, — слишком все к одному делу притягиваем, потому что сами только о нем думаем. А ведь в это время жизнь-то шла, у разных людей разные дела были!

— И тоже преступные, — добавил его тезка, Ваня-опер.

— Ну да.

В это время Мячик, пыхтя, внес самовар, при этом ухитрившись носком кроссовки ловко прикрыть за собой дверь. Он еще полчаса назад понял (интуитивно), что чайниками тут уже не обойдешься. И хотя Женя еще два часа назад объявила, что они прямо сейчас выезжают в Горный Алтай, — дальше информация о том злосчастном дне убийства бедной Анжелики стала размножаться почкованием. Чуть не с каждой минутой она росла как снежный ком — при этом добавлялись новые и новые загадки.

А так как разные виды варенья, старательно поглощаемого, на столе почему-то не убавлялись, а тоже прибавлялись, возникла надежда, что за чашкой свежезаваренного (за этим следила Нита) горячего чаю появятся здоровые соображения.

Вдруг за раскрытым окном послышался рев мотора и грохот — и мгновенно стих.

— Славик! — воскликнула Нита.

— Славка-байкер, — подтвердил Мячик.

При слове «байкер» Саня и Леша — то выходили покурить, попинать ногой колеса и заглянуть еще раз под кузов, то входили и снова подсаживались поближе к малиновому варенью — переглянулись.

Байкеры были исконными врагами водителей. Они оказывались под левым, а то и под правым колесом машины в тот момент, когда их там никто не ожидал. И в следующий же момент с ревом исчезали, чтобы привести в полуобморочное состояние других водителей — или найти скорый бесславный конец на бескрайних дорогах России. Иначе как самоубийцами их водители не называли, в сугубо мужской компании прибавляя к этому слову крепкие эпитеты.

Дверь не приоткрылась, а распахнулась настежь. Не вошел, а будто влетел на мотоцикле черный кожаный человек.

Во всей невысокой, но крепко сбитой фигуре (ее обладателей в России издавна называют «крепышами») появившегося в комнате не было хотя бы крохотного кусочка, не обтянутого черной кожей. Только небритая нижняя часть лица под огромными черными очками, закрывавшими глаза, виски и лоб впритык к шлему, давала понять, что это живой человек с Земли, а не инопланетянин.

Витек покосился на вошедшего, и, как пишут в романах, тень прошла по его лицу: мотоциклы и мотоциклисты уже лет пять вызывали у него нечто вроде внутренней судороги.

Аппарат, на котором вошедший скорее прилетел, чем приехал, стоял за окном, всем видный, — чешская «Ява», переделанная под «Харлея».

Два года назад Владислав сказал себе: «Если у меня не будет самолета, значит, у меня будет мотоцикл». Вложенные за эти два года в его мотоцикл деньги если не приближали его к стоимости небольшого двухместного самолета, то, пожалуй, дотягивали до ее половины.

Люди на мотоциклах делятся на две группы — байкеров и мотоциклистов. Мотоциклисты просто катаются или ездят по своим делам. Байкеры, как выразился однажды ближайший друг Владислава Эдик, «имеют свою тему». Они должны зарабатывать байкерским делом — чинить или переделывать мотоциклы, шить одежду для байкеров, участвовать в международных гонках и в международных байкерских фестивалях (очередной намечался в Санкт-Петербурге, куда вся западносибирская компания и собиралась своевременно рвануть).

Эдик выдвигал и такой тезис: «Настоящий байкер вообще не должен нигде работать — только кататься». А когда Владислав, только вступавший тогда в сообщество байкеров, спросил Эдика: «А где же деньги-то брать? У предков, что ли? Так моим я, наоборот, помогать должен», тот ответил: «Существуют хорошие люди, которые нас спонсируют».

Владислав не знал имен этих людей и никогда их не видел. Он, конечно, продолжал все время подрабатывать и давал деньги родителям — он жил с ними вместе. Но Эдик и правда подкидывал ему не раз немалые деньги — на мотоцикл.

Но в их компании были люди, работавшие в офисах, — в том числе в представительствах иностранных фирм и банков. Всю неделю они ходят на службу, одетые с иголочки, а вечером в пятницу натягивают кожу. Как сказала Владиславу его новая знакомая из фирмы «Марко-консалтинг»: «На субботу-воскресенье я превращаюсь в плохую девчонку». У них были свои клубы — в Шумихе, в Шадринске, в Кургане. Чужие туда не допускались.

Владислав снял шлем и очки и молча обошел комнату, с каждым здороваясь за руку. Пожимая руки людям, ему не знакомым, — Сане, Леше, Жене, Ване-оперу и Тому — не забывал представиться.

Нита, которая и позвала Владислава сюда, и единственная из всех знала, зачем он тут, взяла инициативу в свои руки.

— Слава, расскажи всем, что ты видел в марте у мостика. Здесь все свои, за дверь ничего не вынесут.

Ему освободили табурет. Слава уселся, оглядел всех.

— Ну, в общем, так. Часов десять вечера было. Я иду на скорости около 180. Вокруг, конечно, темнота полная, только дорогу перед собой освещаю фарой. И вдруг меня повело на мостике — подморозило к ночи, лед. Машина вправо пошла, чуть перила не сбил. А лед-то на реке уже подтаивал, я бы пробил его и сразу на дно ушел. Ну вот, когда я вправо пошел, то и фарой, ясное дело, шаркнул вправо — ну, как бы веером повел, пока машину не выправил. Ну, скорость-то в этот момент уже не та была. И я увидел… чудное что-то. Лежит на снегу вроде девушка, без шапки, блондинка. И лицо какое-то странное, в пятнах, что ли. А над ней стоят два типа, и один что-то совсем непонятное делает.