Почетный консул

– Красота, – сказал он. – Люблю их натереть и слегка полить виски.

– Что вы хотели у меня спросить? – задал вопрос доктор.

– Меня смущает одно небольшое обстоятельство.

– Неужели вы действительно думаете, что Фортнума похитили?

– Это одна из версий. Я даже предполагаю, что он мог стать жертвой глупейшей ошибки. Видите ли, при осмотре развалин он был с американским послом. Посол, конечно, куда более заманчивая добыча для похитителей. Если это так, похитители люди не здешние, может быть, они из Парагвая. Мы с вами, доктор, никогда не совершили бы подобной ошибки. Я говорю «с вами», потому что вы почти свой. Конечно, не исключено, что и вы причастны к этому делу. Косвенно.

– Я вряд ли подхожу для роли похитителя, полковник.

– Но я вспомнил – ведь ваш отец по ту сторону границы? Вы как-то говорили, что он либо мертв, либо в тюрьме. Так что у вас может быть подходящий мотив. Простите, доктор, что я думаю вслух, я всегда немножко теряюсь, когда имею дело с политическим преступлением. В политике преступления часто совершает caballero [здесь: аристократ (исп.)]. Я больше привык к преступлениям, которые совершают преступники, в крайнем случае люди, склонные к насилию, или бедняки. Из-за денег или похоти.

– Или machismo, – осмелился поддразнить доктор.

– Ну, здесь у нас всем правит machismo, – заметил Перес и улыбнулся так дружелюбно, что у доктора отлегло от сердца. – Здесь «machismo» только другое слово для понятия «жизнь». Для воздуха, которым мы дышим. Когда у человека нет machismo, он мертвец. Вы поедете назад в город, доктор?

– Нет. Раз я уже здесь, я осмотрю сеньору Фортнум. Она ждет ребенка.

– Да. Она мне сказала. – Начальник полиции взялся за дверцу машины, но в последнюю минуту обернулся и тихо произнес по-дружески, словно делал признание: – Доктор, зачем вы сказали, что позвонили в консульство и вам не ответили? Я ведь там все утро держал человека на случай, если позвонят.

– Вы же знаете, как у нас в городе работает телефон.

– Когда телефон испорчен, слышишь частые, а не редкие гудки.

– Не всегда, полковник. Впрочем, гудки могли быть и частыми. Я не очень-то вслушивался.

– И проделали весь этот путь в имение?

– Все равно подошло время для осмотра сеньоры Фортнум. Зачем бы я стал вам врать?

– Мне надо учитывать все возможности, доктор. Бывают ведь преступления и на почве страсти.

– Страсти? – улыбнулся доктор. – Я же англичанин.

– Да, это маловероятно, знаю. И в случае сеньоры Фортнум… вряд ли такой человек, как вы, при ваших возможностях, сочтет необходимым… Однако мне попадались преступления на почве страсти даже в публичном доме.

– Чарли Фортнум мой друг.

– Ну, друг… В таких случаях именно друзей и предают… Не правда ли? – Полковник Перес положил руку доктору на плечо. – Вы меня простите. Я достаточно хорошо с вами знаком, чтобы разрешить себе, когда мне что-то непонятно, маленько поразмыслить. Вот как сейчас. Я слыхал, что у вас с сеньорой Фортнум весьма близкие отношения. И все же, вы правы, не думаю, чтобы вам так уж понадобилось избавиться от ее мужа. Однако я все же удивляюсь, зачем вам было лгать.

Он влез в машину. Кобура его револьвера скрипнула, когда он опускался на сиденье. Он откинулся, проверяя, хорошо ли лежит авокадо, чтобы его не побило от толчков.

Доктор Пларр сказал:

– Я просто не подумал, полковник, когда вам это сказал. Полиции лжешь почти машинально. Но я не подозревал, что вы так хорошо обо мне осведомлены.

– Город-то маленький, – сказал Перес. – Когда спишь с замужней женщиной, всегда спокойней предполагать, что все об этом знают.

Доктор Пларр проводил взглядом машину, а потом нехотя вернулся в дом. Тайна, думал он, составляет львиную долю привлекательности в любовной связи. В откровенной связи всегда есть что-то абсурдное.

Клара сидела там же, где он ее оставил. Он подумал: первый раз мы вдвоем и ей не надо спешить на встречу в консульство или бояться, что Чарли ненароком вернется с фермы.

Она спросила:

– Ты думаешь, он уже умер?

– Нет.

– Может, если бы он умер, всем было бы лучше.

– Но не самому Чарли.

– Даже Чарли. Он так боится совсем постареть, – сказала она.

– И все же не думаю, чтобы в данную минуту ему хотелось умереть.

– Ребенок утром так брыкался.

– Да?

– Хочешь, пойдем в спальню?

– Конечно. – Он подождал, чтобы она встала и пошла впереди.

Они никогда не целовались в губы (это было частью воспитания, полученного в публичном доме), и он шел за ней с медленно поднимавшимся возбуждением. Когда любишь по-настоящему, думал он, женщина интересует тебя потому, что она нечто от тебя отличное; но потом мало-помалу она к тебе применяется, перенимает твои привычки, твои идеи, даже твои выражения и становится частью тебя. Какой же интерес она может тогда представлять? Нельзя ведь любить самого себя, нельзя долго жить рядом с самим собой; всякий нуждается в том, чтобы в постели лежал кто-то чужой, а проститутка всегда остается чужой. На ее теле расписывалось так много мужчин, что ты уже никак не можешь там разобрать свою подпись.