Сила и слава

– Забыл.

– Все-таки тебе не мешало бы об этом позаботиться, – проговорила она слабым, капризным голосом. – Больше ведь некому. – И после этой фразы, которой следовало бы избежать, оба замолчали. Потом он вдруг сказал:

– В городе большое волнение.

– Неужели опять революция?

– Нет, нет. Поймали священника и сегодня утром его, беднягу, расстреляют. Я все думаю: может быть, это тот самый, которого Корал… то есть тот, которого мы спрятали у себя.

– Вряд ли.

– Да.

– Священников много.

Он отпустил ее руку и, подойдя к окну, выглянул на улицу. Парусники на реке, асфальтовый, без единой травинки, скверик с бюстом генерала – и всюду, куда ни глянь, стервятники.

Миссис Феллоуз сказала:

– Хорошо, что мы возвращаемся домой. Мне иногда казалось, что я тут и умру.

– Ну, зачем ты так, милая.

– Умирают же люди…

– Да, умирают, – угрюмо сказал он.

– Вот опять! – резко сказала миссис Феллоуз. – Ты же обещал. – Она протяжно вздохнула: – Бедная моя голова.

Он сказал:

– Дать тебе аспирина?

– Не знаю, куда я его дела. Теперь никогда ничего не найдешь.

– Пойти купить?

– Нет, милый, я не могу оставаться одна. – Она продолжала с наигранной бодростью: – Вот приедем домой, и я выздоровею. Позовем настоящего врача. Мне иногда кажется, что это не просто головная боль. Я говорила тебе, что от Норы пришло письмо?

– Нет.

– Дай мне очки, милый, я тебе прочитаю – то, что касается нас с тобой.

– Они у тебя на кровати.

– Да, правильно. – Один парусник отчалил от берега и пошел вниз по течению широкой ленивой реки к морю. Миссис Феллоуз с удовольствием начала читать: – «Дорогая Трикс! Как ты, наверно, страдаешь. Этот мерзавец…» – Она осеклась: – Ах да… Еще тут вот что: «Вы с Чарлзом поживете, конечно, у нас, пока не подыщете себе что-нибудь подходящее. Если не возражаете против половины дома…»

Капитан Феллоуз вдруг резко сказал:

– Я никуда не поеду.

– «Арендная плата всего пятьдесят шесть фунтов в год – не считая других расходов по дому. Для служанки отдельная ванная».

– Я остаюсь здесь.

– «Отопление из кухни». Что ты там несешь, милый?

– Я не поеду.

– Мы столько раз это обсуждали, милый. Ты же знаешь: если я здесь останусь, тогда мне конец.

– Так не оставайся.

– Но не поеду же я одна, – сказала миссис Феллоуз. – Что подумает Нора? И вообще… да нет, это немыслимо.

– Работу здесь человек всегда найдет.

– По сбору бананов? – сказала миссис Феллоуз с холодным смешком. – Не очень-то это у тебя получалось.

Он в ярости повернулся к кровати.

– А ты можешь, – сказал он, – можешь убежать отсюда и оставить ее.

– Я не виновата. Если бы ты был дома… – Она заплакала, съежившись под москитной сеткой. Она сказала: – Одна я туда живой не доеду.

Он устало шагнул к кровати и снова взял жену за руку. Нет, бесполезно. Они оба осиротели. Им надо держаться друг друга.

– Ты не бросишь меня одну, милый? – спросила она. В комнате стоял сильный запах одеколона.

– Нет, милая.

– Ты понимаешь, что это немыслимо?

– Да.

Они надолго замолчали, а солнце поднималось все выше и выше, накаляя комнату. Наконец миссис Феллоуз сказала:

– О чем?

– Что?

– О чем ты думаешь, милый?

– Я вспомнил того священника. Странный тип. Он пил. Неужели это тот самый?

– Если тот самый, так поделом ему.

– Но какая она была потом! Вот что мне непонятно. Точно он открыл ей что-то.

– Голубчик, – донесся до него хоть и слабенький, но твердый голос с кровати. – Ты же обещал.

– Да, прости. Я стараюсь как могу, но это получается само собой.

– У тебя есть я, у меня – ты, – сказала миссис Феллоуз, и письмо Норы зашуршало на одеяле, когда она повернула к стене прикрытую платком голову, прячась от безжалостного дневного света.

Нагнувшись над эмалированным тазиком, мистер Тенч мыл руки розовым мылом. Он сказал на своем дурном испанском языке:

– Не надо бояться. Станет больно, сразу же говорите. Комната хефе временно превратилась в зубоврачебный кабинет, и это стоило немалых затрат, так как доставить в столицу надо было не только самого мистера Тенча, но и шкафчик мистера Тенча, и зубоврачебное кресло, и таинственные упаковочные ящики. В ящиках этих пока что была солома, но обратно они вряд ли вернутся пустыми.

– Я уже несколько месяцев мучаюсь, – сказал хефе. – Вы не представляете себе, какая это боль.

– Надо было сразу ко мне обратиться. Рот у вас в ужасном состоянии. Ваше счастье, что еще не дошло до пиореи.