Обреченное королевство

Надо пойти и взглянуть самому, на всякий случай. Но — оцепенелый — он не смог бы сейчас посмотреть в лицо умирающему, в лицо человеку, которого не сможет спасти. Он с трудом встал и пошел прочь от трупа. Подойдя к краю пропасти, он заставил себя встать в одну из старых стоек, которой его научил Туккс.

Ноги в стороны, руки за спиной, ладони на предплечьях. Спина прямая, взгляд направлен вперед. Знакомая стойка вернула ему силы.

Ты ошибся, отец, подумал он. Ты сказал, что я привыкну к мертвым. Прошли годы. И я не привык.

Бригадники столпились вокруг. Подошел Лоупен, с водяным мехом. Каладин заколебался, потом взял мех и вымыл лицо и руки. Теплая вода приятно смочила кожу, потом приятно охладила, испаряясь. Он глубоко вздохнул, благодарно кивнув низенькому хердазианину.

Лоупен поднял бровь, потом указал на мешочек, привязанный к поясу. Уже в четвертый раз он незаметно доставал мешочек со сферами, привязанный к стреле, и пока никаких происшествий.

— Какие-нибудь трудности? — спросил Каладин.

— Нет, мачо, — ответил Лоупен, широко улыбнувшись. — Легко, как подставить ножку рогоеду.

— Я уже такое слышал, — хрипло проворчал Камень, стоявший неподалеку, тоже в парадной стойке.

— А веревка? — спросил Каладин.

— Перебросил всю бухту через край, — доложил Лоупен. — Конец ни к чему не привязывал. Как ты и сказал.

— Отлично, — сказал Каладин.

— Веревка, свисающая с моста, выглядела бы слишком подозрительно. Если бы Газ или Хашаль пронюхали, что собирается сделать Каладин…

А где Газ? подумал Каладин. Почему он не пришел на бег с мостом?

Лоупен отдал Каладину мешочек, как будто с радостью избавился от ответственности. Каладин сунул его в карман штанов.

Лоупен отошел, и Каладин опять встал в парадную стойку. Плато, лежавшее по другую сторону пропасти, было длинным и узким, с отвесными откосами по краям. Как и в нескольких последних боях, Далинар Холин помогал армии Садеаса. И всегда появлялся позже. Возможно, из-за медленных мостов. Очень удобно. Чаще всего его люди пересекали пропасти, не получив ни одной стрелы.

Таким способом Садеас и Далинар побеждали в последних сражениях. Но мостовикам было все равно.

По другую сторону пропасти умирали люди, много людей, но Каладин не чувствовал никакого желания помочь им, вылечить их. Спасибо Хаву, который научил его думать в терминах «мы» и «они». Заодно Каладин понял, о чем говорил его отец. Не самый правильный путь, но другого нет. Защищать «нас», уничтожать «их». Солдат должен думать только так. Поэтому Каладин ненавидел паршенди. Они — враги. Если бы он не научился разделять людей таким образом, война уничтожила бы его.

Возможно, уничтожит в любом случае.

Глядя на сражение, он сосредоточился на одном обстоятельстве, чтобы отвлечься. Что делают паршенди со своими мертвыми? На первый взгляд их действия казались беспорядочными. Солдаты паршенди редко тревожили трупы; даже во время атаки они старались обогнуть мертвые тела. А когда алети шли прямо по трупам, паршенди ужасно волновались и набрасывались на них с удвоенной яростью.

Заметили ли это алети? Скорее всего, нет. Но он точно видел, что паршенди уважают своих мертвых — уважают до такой степени, что готовы рискнуть жизнью, лишь бы сохранить трупы. Каладин может этим воспользоваться. Может. Каким-нибудь образом.

Наконец алети победили. И вскоре Каладин и его бригада уже шли обратно, неся мост с тремя ранеными на нем. Они нашли только этих троих, и часть души Каладина стыдилась того, что другая часть радовалась. Они спасли уже пятнадцать человек из разных бригад, и им не хватало денег — даже с дополнительными мешочками, — чтобы кормить их всех. Их барак уже был переполнен ранеными.

Четвертый Мост достиг очередной расщелины, и Каладин скомандовал опустить мост. Процесс давно стал рутиной. Опустить мост, быстро отвязать раненых, перекинуть мост через пропасть. Каладин быстро осмотрел раненых. Каждый спасенный им человек казался ошеломленным, хотя Каладин занимался этим уже несколько недель. Убедившись, что с ними все в порядке, он опять встал в парадную стойку и стал ждать, когда пройдут солдаты.

Четвертый Мост собрался вокруг него. Все чаще и чаще солдаты смотрели на них неприязненно — как темноглазые, так и светлоглазые.

— Почему они это делают? — спокойно спросил Моаш, когда проходящий солдат бросил перезревший фрукт кучлозы в мостовиков.

Моаш вытер липкий красный сок с лица, вздохнул и опять принял стойку. Каладин никогда не просил их присоединяться к нему, но они всегда находились рядом.

— Когда-то я сражался в армии Амарама, — сказал Каладин, — и мечтал поучаствовать в войне на Разрушенных Равнинах. Все знают, что солдаты, оставшиеся в Алеткаре, — дерьмо. Нам представлялись настоящие солдаты, сражающиеся в славной войне возмездия, бьющиеся за то, чтобы отомстить убийцам короля. Эти солдаты должны честно относиться к своим товарищам. У них должна быть железная дисциплина. Каждый из них должен великолепно владеть копьем и твердо держать строй.

Тефт негромко фыркнул.

Каладин повернулся к Моашу.

— Ты спрашиваешь, почему они так относятся к нам, Моаш? Потому что знают, что должны быть лучше, чем они есть. Потому что видят у мостовиков дисциплину и не могут этого понять. Однако они не собираются становиться лучше. Намного легче насмехаться над нами.

— Солдаты Далинара Холина совсем не такие, — сказал Шрам, стоявший за спиной Каладина. — Его люди маршируют стройными рядами, а не идут как попало. В их лагере царит порядок. И если они на дежурстве, то, будь уверен, их пуговицы все застегнуты и они не шляются без дела.

Мне уже все уши прожужжали об этом штормовом Холине, подумал Каладин.

Точно так же говорили об Амараме. Легко не заметить гнилое сердце у того, кто одет в ладную форму и имеет репутацию честного человека.

Спустя несколько часов усталые и потные мостовики протопали по складу дерева и поставили мост на место. Стоял поздний вечер; Каладин должен был немедленно купить еду, если они собираются устроить вечерний костер. Он вытер руки полотенцем; Четвертый Мост построился перед ним.

— Все свободны, — объявил он. — Завтра у нас с утра расщелины. Утренняя тренировка с мостом переносится на вечер.

Бригадники кивнули, потом Моаш поднял руки. Все как один тоже вскинули руки, скрестив их, запястья вместе, кисти сжаты в кулаки. Похоже на заранее отработанное движение. После чего все разошлись.

Каладин поднял бровь и заткнул полотенце за пояс. Тефт неуверенно улыбнулся.

— Что это было? — спросил Каладин.

— Люди хотели отдать честь, — сказал Тефт. — Мы не можем использовать обычное воинское приветствие — копейщики и так думают, что мы слишком высоко задираем нос. И я научил их, так отдавали честь в моем старом взводе.

— Когда ты успел?

— Сегодня утром. Когда ты получал указания от Хашаль.

Каладин улыбнулся. Странно, что он еще не забыл, как это делать. Один за другим появлялись остальные девятнадцать бригад и бросали свои мосты. Неужели Четвертый Мост когда-то выглядел так же — всклокоченные бороды и загнанное выражение лица? Никто из них не говорил друг с другом. Некоторые, проходя мимо, бросали на него испуганные взгляды, но тут же опускали глаза, если замечали, что он смотрит. Они уже давно не смотрели на Четвертый Мост с пренебрежением. Наоборот, сейчас они относились к бригаде Каладина как ко всем остальным в лагере — считали выше себя. И спешили отойти от него подальше.

Бедные дураки, подумал Каладин. Быть может, ему удастся убедить Хашаль отдать несколько человек в Четвертый Мост? Он сможет использовать дополнительных людей, а один вид этих сгорбленных фигур надрывает его сердце.

— Я знаю, что ты видишь, парень, — сказал Тефт. — Почему ты всегда хочешь помочь всем?

— Ты что, — сказал Каладин. — Я не могу защитить даже Четвертый Мост. Неважно, дай мне осмотреть твою руку.