Реликт

Большой круглый зал блистал чистотой. В центре его на большом постаменте купался в ярком свете неоновых ламп белый цилиндр высотой около пяти футов. Лейтенант решил, что это центральный компьютер музея. Цилиндр негромко гудел, его окружали мониторы, автоматизированные рабочие места, столы и шкафы с книгами. В дальней стене виднелись две закрытые двери.

– Посмотрите здесь, ребята, – сказал д’Агоста полицейским, держа во рту незажженную сигару. – Я поговорю с этим типом, запишу его показания.

И вышел обратно в коридор.

– Имя, фамилия? – спросил он молодого человека.

– Роджер Трамкэп. Я начальник смены.

– Так, – устало сказал лейтенант, записывая. – Вы сообщаете о шумах в зале обработки данных.

– Нет, сэр, зал обработки данных наверху. Это компьютерный зал. Мы следим за аппаратурой, обеспечиваем работу систем.

– Значит, компьютерный. – Лейтенант сделал еще одну запись. – Когда впервые услышали эти шумы?

– Было минут пять одиннадцатого. Мы как раз заканчивали положенное на день изготовление резервных копий.

– Ясно. Заканчивали работу в десять часов?

– Резервные копии нельзя делать в часы наибольшей нагрузки системы, сэр. У нас есть специальное разрешение приходить к шести утра.

– Счастливчики. И где же вы слышали шумы?

– Они доносились из энергоблока.

– Это...

– Дверь слева от МП-три. От компьютера, сэр.

– Я видел там две двери, – сказал д’Агоста. – Что находится за другой?

– А, это темная комната, сэр. Туда невозможно войти без ключа-карточки.

Лейтенант как-то странно взглянул на Трамкэпа.

– Там находятся комплекты дискет и тому подобное. Запоминающие устройства. Называется комната темной, потому что там все автоматизировано, туда имеют право входить только люди из бригады техобслуживания. – Он гордо кивнул. – Никаких операторов. По сравнению с нами зал обработки данных пребывает в каменном веке. У них до сих пор операторы вручную устанавливают ленты.

Д’Агоста снова вошел внутрь.

– Шумы раздавались за вон той левой дверью, давайте заглянем туда, – сказал он полицейским. И обернулся к Трамкэпу: – Никого сюда не пускайте.

Дверь в энергоблок распахнулась, обдав полицейских запахами горячей электропроводки и озона. Лейтенант, пошарив по стене, нашел выключатель и включил свет.

Первым делом, как того требуют правила, он осмотрелся. Трансформаторы. Забранные решетками вентиляционные отверстия. Кабели. Несколько больших кондиционеров. Масса горячего воздуха. И ничего больше.

– Осмотрите оборудование со всех сторон, – сказал д’Агоста.

Полицейские тщательно все осмотрели. Один из них обернулся и пожал плечами.

– Хорошо, – подытожил д’Агоста, выходя в компьютерный зал. – По-моему, там никого нет. Мистер Трамкэп?

– Да? – отозвался тот, втянув голову в плечи.

– Можете сказать своим людям, пусть возвращаются. Там все в порядке, но мы на ближайшие тридцать шесть часов установим в зале пост. – Лейтенант повернулся к полицейскому, выходившему из энергоблока. – Уотерс, останься здесь до конца смены. Для проформы. Потом я кого-нибудь пришлю. Еще несколько раз кому-нибудь что-нибудь померещится, и у меня не останется людей.

– Ладно, – ответил Уотерс.

– Правильно, – заговорил Трамкэп. – Видите ли, этот зал – сердце музея. Вернее, мозг. Мы обслуживаем телефоны, электросеть, принтеры, электронную почту, систему охраны...

– Да-да, – перебил д’Агоста. И подумал, не та ли это охрана, у которой нет схемы нижнего подвала.

Служащие стали возвращаться на рабочие места. Д’Агоста утер лоб. Чертовски жарко. И повернулся, собираясь уйти.

– Родж, – послышался за его спиной чей-то голос. – У нас проблема.

Лейтенант задержался.

– О Господи, – сказал Трамкэп, глядя на монитор. – Система производит сброс памяти. Что за черт...

– Родж, главный терминал работал в режиме резервирования, когда ты отошел? – спросил невысокий человек с большими зубами. – Если резервные ленты кончились и никакой реакции не последовало, он мог перейти на сброс низкого уровня.

– Пожалуй, ты прав, – сказал Роджер. – Останови сброс и проверь, все ли ленты выработаны.

– Он не реагирует.

– Операционная система выключена? – спросил Трамкэп, наклоняясь к монитору, перед которым сидел большезубый. – Дай-ка взглянуть.

Послышался сигнал тревоги, негромкий, но пронзительный, назойливый. Д’Агоста увидел в потолочной панели над главным компьютером красный огонек и решил, что, пожалуй, ему лучше пока остаться.

– Это что? – спросил Трамкэп. Ну и жарища, подумал д’Агоста. Как они только ее терпят?

– Что означает этот сигнальный код?

– Не знаю. Посмотри.

– Где?

– В справочнике, балда! Он у тебя на столе. Вот, взял его.

Трамкэп принялся листать страницы.

– Двадцать два девяносто один, двадцать два девяносто один... вот, нашел. Это сигнал перегрева. О Господи, машина раскаляется! Немедленно вызови техников.

Д’Агоста пожал плечами. Стук, который они слышали, видимо, издавали выходящие из строя компрессоры кондиционера. Нетрудно догадаться. Температура здесь, наверное, градусов девяносто. Идя по коридору, он разминулся с двумя спешащими техниками.

Как и большинство современных суперкомпьютеров, музейный МП-3 был способен лучше выдерживать перегрев, чем “большие железки”, выпускавшиеся лет десять – двадцать назад. Его силиконовый мозг в отличие от вакуумных трубок и транзисторов прежних моделей мог дольше работать при температурах выше рекомендованных без поломки и потери данных. Однако интерфейс, напрямую связанный с системой безопасности музея, был установлен без учета спецификаций изготовителя. Когда температура в компьютерном зале достигла девяноста четырех градусов, допуски микросхемы ПЗУ оказались превышенными. Сбой произошел через девяносто секунд.

Уотерс, стоя в углу оглядывал зал. Техники ушли больше часа назад, в помещении стояла приятная прохлада. Все снова пришло в норму, слышалось только гудение компьютера и однообразное пощелкивание многочисленных клавиш. Он праздно глянул на экран терминала, возле которого никого не было, и увидел мерцавшую надпись.

НЕИСПРАВНОСТЬ ВНЕШНЕЙ МАТРИЦЫ ПЗУ АДРЕС: 33 В1 4А ОЕ

Это походило на китайскую грамоту. Неужели нельзя сказать то же самое понятным языком? Уотерс ненавидел компьютеры, потому что ничего не получал от них, кроме пропуска “с” в своей фамилии на счетах. Он терпеть не мог самодовольных ослов-компьютерщиков. Если там что-то случилось, пусть у них болит голова.

27

Смитбек сложил блокноты у одной из своих излюбленных библиотечных кабин. Тяжело вздохнув, втиснулся в нее, поставил на стол портативный компьютер и включил небольшую лампочку над головой. Ему было рукой подать до обшитого дубовыми панелями читального зала с красными кожаными креслами и мраморным камином, который не разжигали лет сто. Но журналист предпочитал тесные обшарпанные кабины. Особенно укромные, где можно изучать добытые рукописи и документы – или слегка вздремнуть – с относительным комфортом и без помех.

Музейное собрание новых, старых и редких книг по всем аспектам естественной истории не имеет себе равных. За многие годы музей получал столько завещанных и преподнесенных в дар книжных коллекций, что их не успевали вносить в каталоги. Однако Смитбек знал библиотеку лучше, чем большинство библиотекарей. Он мог отыскать погребенный под другими документ в рекордно короткое время.

Поджав губы, журналист размышлял. Мориарти – несговорчивый бюрократ, добиться от Кавакиты ничего не удалось. Больше он не знает никого, кто мог бы помочь с доступом в базу данных.

Но эту проблему можно решить несколькими способами.

В микрофильмовом каталоге журналист стал просматривать указатель статей в “Нью-Йорк таймс”. Дошел до семьдесят пятого года. Там не оказалось ничего – и, как он вскоре выяснил, в журналах, имеющих отношение к естественной истории и антропологии, тоже.