Тихий американец

Как славно, что деньги в карманах звенят, Чудесно, что деньги в карманах звенят.

⁴⁷

– Какие дурацкие стишки, – сказал Пайл с неодобрением.

– Он был зрелым поэтом уже в девятнадцатом веке. Таких немного. – Я снова поглядел вниз, на улицу. Велорикша исчез.

– У вас нечего выпить? – спросил Пайл.

– Почему? Мне просто казалось, что вы…

– Видно, я немножко распустился, – сказал Пайл. – Под вашим влиянием, Томас. Ей-богу, ваше общество мне полезно!

Я сходил за бутылкой и стаканами, но захватил только один стакан, и мне пришлось пойти за вторым снова; потом я отправился за водой. Все, что я делал в тот вечер, отнимало много времени.

– Знаете, у меня замечательные родители, – сказал Пайл. – Но, может быть, чересчур строгие. У них один из самых старинных домов на Честнат-стрит. Мать коллекционирует стекло, а отец, когда не возится со своими камнями, собирает рукописи и первоиздания Дарвина. Понимаете, Томас, они целиком погружены в прошлое. Наверно, потому Йорк и произвел на меня такое впечатление. Он – как бы это сказать? – способен понять современные условия. Отец у меня – изоляционист.

– Мне, пожалуй, понравился бы ваш отец, – сказал я. – Я ведь сам изоляционист.

В этот вечер тихий Пайл был необыкновенно разговорчив. Я не слушал того, что он говорит, – мысли мои были далеко. Я старался уверить себя, что у мистера Хена есть и другие возможности, кроме самой простой и очевидной. Но я знал, что в такой войне долго раздумывать не приходится, – пускают в ход первое попавшееся оружие: французы – напалмовые бомбы, мистер Хен – нож или пулю. Было слишком поздно убеждать себя, что по природе своей я не судья. Я решил дать Пайлу выговориться, а потом предупредить его. Он мог бы у меня переночевать. Не станут же они вламываться ко мне домой! Кажется, в это время он рассказывал о своей старой няньке. «Я, по правде говоря, любил ее больше матери. Какие она пекла пироги с черникой!» Я его прервал.

– Вы теперь носите с собой револьвер?

– Нет, у нас в миссии запрещено…

– Но вы ведь на секретной службе?

– Какая разница? Если на меня захотят напасть, револьвер не поможет. Притом я слеп, как курица. В университете меня прозвали «Летучая мышь» за то, что я ровно ничего не вижу в темноте. Как-то раз мы дурачились… – Он снова пустился разглагольствовать. Я подошел к окну.

Против моего дома стоял велорикша. Мне показалось, что это уже другой, хотя все они похожи друг на друга. Может, тот и в самом деле ждал седока. Безопаснее всего Пайлу будет в миссии. После того как я дал условный сигнал, они, наверно, успели составить свой план на вечер, – он был связан с мостом в Дакоу. Не знаю, почему они выбрали этот мост. Не будет же Пайл так глуп, чтобы поехать через него после захода солнца? А с нашей стороны мост всегда охранялся вооруженной полицией.

– Обратите внимание, что сегодня разговариваю я один, – сказал Пайл. – Не знаю, почему…

– Ничего, – сказал я. – Говорите. Мне хочется помолчать. Не отменить ли нам ужин?

– Не надо, прошу вас. Мне показалось, что вы больше не хотите иметь со мной дело с тех пор… ну, в общем, понимаете…

– С тех пор, как вы спасли мне жизнь, – сказал я и не смог подавить боли, которую сам себе причинил.

– Нет, я не о том. А помните, как мы тогда по душам поговорили? Будто это была последняя ночь в нашей жизни. Я многое тогда о вас узнал, Томас. Мы смотрим на вещи по-разному, но, наверно, для вас это правильно – ни во что не вмешиваться. Вы стояли на своем до конца; даже когда вам размозжило ногу, вы и то оставались нейтральным.

– Рано или поздно наступает перелом, – сказал я. – И ты не можешь устоять перед напором чувств.

– Для вас он еще не наступил. И вряд ли когда-нибудь наступит. Я вот тоже никогда не переменюсь… Разве что после смерти, – добавил он весело.

– Даже после того, что было утром? Неужели и это не может изменить ваши взгляды?

– Война требует жертв. Они неизбежны. Жаль, конечно, но не всегда ведь попадаешь в цель. Так или иначе, они погибли за правое дело.

– А если бы речь шла о вашей старой няньке, которая пекла пироги с черникой? Что бы вы сказали тогда?

Он не ответил на мой выпад.

– Можно даже сказать, что они погибли за Демократию.

– Не знаю, как перевести это на язык вьетнамцев… – И вдруг я почувствовал страшную усталость. Мне захотелось, чтобы он поскорее ушел и поскорее умер. Тогда я смогу начать жизнь сызнова, – с той самой минуты, когда он в нее вошел.

---

Note47 А.Клаф (пер. – Б.Слуцкий)