— Ты видел его? Говорил с ним? Ты уверен, что это именно Элис, а не кто-нибудь другой? Ведь если бы какой-нибудь красивый юноша из их отряда оказался в плену, — пояснил Элиуд извиняющимся тоном, — он мог бы назваться именем, которое сослужило бы ему лучшую службу, чем его собственное…

Брат Кадфаэль описал ему Элиса и, набравшись терпения, рассказал всю историю о том, как его спасли, когда он тонул в ручье, и как он упрямо говорил только по-валлийски, пока ему не бросил вызов другой валлиец. Элиуд жадно слушал, не пропуская ни слова, и на лице его читалось облегчение.

— Значит, он был так неучтив по отношению к женщинам, которые спасли его? Ну, теперь-то я не сомневаюсь, что это Элис. Представляю, какой стыд он испытал из-за того, что его спасли женщины и вернули к жизни, как новорожденного, которого шлепком заставляют дышать! — Оказалось, что этот серьезный юноша умеет смеяться: лицо его преобразилось, глаза искрились весельем. Любовь, которую он питал к своему молочному брату, вовсе не была слепой. Элиуд знал его как облупленного, бранил его и отчаянно спорил с ним, но это ничуть не вредило его любви. Кристине и впрямь предстоит нелегкая борьба!

— Значит, его передали вам монахини? А он не ранен?

— Нет, только ободрался об острый камень в ручье, когда тонул. Но на рану наложили мазь, и все уже зажило. Больше всего его мучило, что ты будешь оплакивать его, считая погибшим. Так что моя поездка в Уэльс помогла и твоему, и его горю. Нет нужды беспокоиться об Элисе ап Синане. Даже в английской крепости он очень скоро почувствовал себя как дома.

— Это так похоже на него, — согласился Элиуд, и в его тихом голосе прозвучала снисходительная нежность. — Таким он был, таким и останется. Но он настолько неосторожен, что иногда я за него боюсь!

«Не иногда, а всегда ты боишься за него, — подумал Кадфаэль, когда молодой человек отошел от него и все в зале стали устраиваться на ночлег возле очага, в котором догорали поленья. — Даже теперь, узнав, что его друг жив и здоров, он идет, сдвинув брови, и взор его обращен внутрь».

Кадфаэлю представилось тревожное видение: три юных существа сплелись в борьбе. Два юноши, неразрывно связанные с детства, и девушка, помолвленная с одним из этой неразлучной пары. Пленник, пребывающий в Шрусбери, казался Кадфаэлю самым счастливым из всех троих: ведь он живет сегодняшним днем, греясь на солнышке и укрываясь от бурь в тихом уголке, который всегда умеет отыскать. Двое других сжигают сами себя, как свечки, горя яростным пламенем.

Кадфаэль помолился перед сном за всех троих, а ночью пробудился с тревожным чувством, ибо пока еще смутно, но уже вырисовывался четвертый, за которого тоже нужно было помолиться.

День выдался ясный и солнечный, с легким морозцем. Кадфаэль радовался, что проведет в родном краю целый день, причем с чистой совестью и в хорошей компании. Овейн Гуинеддский снова отправился в дозор, взяв полдюжины своих молодых людей, и вернулся вечером весьма довольный. По-видимому, Ранульф пока что затаился, ничего не предпринимая и упиваясь своими победами. Что касается Кадфаэля, то поскольку до следующего дня вряд ли можно было ожидать новостей из Аберистуита, он с радостью принял предложение принца проехаться вместе с ним и своими глазами взглянуть, как обстоят дела в пограничных деревнях, откуда велось наблюдение за Англией. Когда отряд вернулся в манор Тудура, наступили уже ранние сумерки и вокруг всадников сразу же засуетились слуги и грумы. Дверь зала распахнулась, на пороге появилась прямая фигурка Кристины, темневшая в свете факелов. Девушка давно высматривала, не возвращаются ли гости, чтобы все подготовить для вечерней трапезы. Кристина ненадолго исчезла в доме, затем снова появилась и, стоя на пороге рядом с отцом, наблюдала, как спешиваются всадники.

Входя в зал, Кадфаэль оказался рядом с Кристиной и увидел, что она смотрит не на принца. С каменным лицом и плотно сжатыми губами она впилась взглядом в Элиуда, который, соскочив с коня, отдал поводья груму. При свете факелов казалось, что рыжеватый отблеск ее глаз и волос есть не что иное, как отражение гнева.

Не менее примечательным обернувшемуся из любопытства Кадфаэлю, показалось и поведение Элиуда. Поравнявшись с девушкой, тот что-то сухо бросил ей на ходу и, отведя глаза, продолжил свой путь. Видно, оба не жаловали друг друга.

«Чем раньше состоится эта свадьба, тем лучше», — подумал Кадфаэль, отправляясь к вечерне.

Он принялся размышлять о том, не слишком ли простой представлялась ему поначалу эта запутанная история, где замешаны были трое, лишь один из которых был простодушен.

Гонец принца вернулся на следующий день после полудня, и Овейн сразу же призвал Кадфаэля, дабы тот узнал о результатах поездки.

— Мой человек доложил, что Жильбер Прескот действительно в плену у моего брата и его можно обменять на Элиса. Возможна небольшая задержка, так как Прескот был тяжело ранен в бою при Линкольне и поправляется очень медленно. Вы можете иметь дело непосредственно со мной. Я заберу его, как только станет возможно, и его доставят в Шрусбери. Затем мы приедем в Монтфорд, где валлийцы и англичане обычно встречаются для переговоров. Мы заранее известим Хью Берингара и доставим вашего шерифа прямо в город, а вы передадите нам Элиса в обмен на него.

— Прекрасно, я, разумеется, согласен с вашим предложением! — искренне воскликнул Кадфаэль. — И Хью Берингар тоже согласится с ним.

— Мне понадобятся гарантии, — заявил Овейн. — в свою очередь я готов их вам предоставить.

— Ни в Уэльсе, ни на моей приемной родине, в Англии, никто не сомневается в вашем слове. Но вы не знаете Берингара, поэтому он готов оставить вам заложника, который будет находиться у вас, пока вы не получите Элиса. От вас же Берингар не просит никаких гарантий.

— Нет, — твердо возразил Овейн. — Если я прошу у кого-то гарантий, то и сам даю их. Вы можете сейчас оставить вашего человека, если у него есть соответствующий приказ и он готов это сделать, а когда мои люди доставят Жильбера Прескота домой, я пришлю с ними Элиуда в качестве заложника. Затем, на полпути, скажем, у пограничной насыпи возле Освестри, мы сможем обменяться заложниками и таким образом завершить сделку. Иногда нелишне соблюсти формальности. К тому же мне хотелось бы встретиться с Хью Берингаром, так как нас объединяет необходимость смотреть в оба за известными тебе лицами.

— Та же мысль уже давно пришла в голову Хью, — радостно сказал Кадфаэль. — Поверьте мне, он будет счастлив встретиться с вами. Он вернет вам Элиуда, а вы ему — Джона Марчмейна. Этот юноша приходится Берингару двоюродным братом по материнской линии. Вы, должно быть, заметили его сегодня утром, он самый высокий из нас. Джон приехал специально для того, чтобы остаться, если наши переговоры увенчаются успехом.

— Ему у нас будет хорошо, — пообещал Овейн.

— Он с удовольствием останется, хотя совсем плохо говорит по-валлийски. Поскольку мы договорились, сегодня вечером я ему все расскажу, а рано утром вместе с остальными выеду в Шрусбери.

Перед сном Кадфаэль вышел из жаркого дымного зала, чтобы взглянуть, какая на дворе погода. Слегка подморозило, стояло безветрие. На ясном небе высыпали звезды, они сверкали ярко, как при сильном морозе. Кадфаэль был без плаща, но в такую прекрасную ночь поддался искушению пройтись до рощицы у ворот манора. Он вдохнул холодный воздух, насыщенный ароматами древесины, земли и увядшей, но еще не опавшей листвы. Это было тем приятнее, что в зале он вдоволь надышался дымом.

Кадфаэль уже собрался было вернуться в дом и прочитать вечерние молитвы, как вдруг от темного строения конюшни отделились двое и бесшумными шагами быстро направились к дому. Время от времени они останавливались и переговаривались свистящим шепотом. Монах застыл на месте под прикрытием темных деревьев. К тому времени, как он заметил эту пару, путь назад ему был отрезан, и теперь невольно пришлось слушать их разговор. Впрочем, не известно, как бы поступил Кадфаэль, если бы у него был выбор, — такова уж человеческая природа.

×
×