Выкуп за мертвеца

— А ты пойдешь со мной к мачехе?

— Непременно, — ответила сестра Магдалина и поднялась, подобрав полы своей рясы.

Сестра Магдалина передала Кадфаэлю суть разговора перед вечерней, на которую осталась, прежде чем отправиться в город к торговцу тканями.

— Она почувствует себя лучше, если уедет отсюда и побудет вдали от этого парня. Воспоминания о нем все равно будут с ней. Этой парочке сейчас нужны время и правда. Я прослежу, чтобы Мелисент не дала обет, пока все не разрешится. А юношу лучше предоставить тебе, если ты можешь за ним присматривать.

— Ты не веришь, что он убил ее отца?

— Откуда мне знать? Разве есть на свете мужчина или женщина, которые не убили бы в случае крайней необходимости? А вообще-то, этот Элис — красивый, честный и дерзкий парень, — сказала сестра Магдалина, которая никогда ни в чем не раскаивалась. — Будь я помоложе, сама бы в такого влюбилась.

Кадфаэль пошел в трапезную ужинать, а затем в здание капитула на собрание. Он часто пропускал эти собрания, когда был занят в сарайчике какими-нибудь хитрыми снадобьями. Но сейчас он с удовольствием пошел вместе со всеми, ибо успехи его в расследовании преступления были столь невелики, что он рад был отвлечься и послушать жития святых, которые, отринув мирские заботы, смотрели на земное правосудие как на игру теней, отвлекающую от высшего небесного правосудия, ждущего в конце жизненного пути каждого из нас.

С начала года монахи уже прочли житие святого Григория и приближались к святому Эдуарду и самому святому Бенедикту, то есть к середине марта, когда начинались благословенные весенние работы и все в природе оживало, исполненное надежд. Хорошее время. Долгие часы перед появлением сестры Магдалины Кадфаэль занимался грядкой мяты — рыхлил ее и убирал засохшие растения, освобождая место для новых побегов.

Брат Кадфаэль вышел из здания капитула, чувствуя себя обновленным, поэтому появление брата Эдмунда, который разыскал его перед повечерием, вызвало у него легкое недоумение. Эдмунд размахивал каким-то предметом. На первый взгляд его можно было принять за епископский посох, но при ближайшем рассмотрении это оказался костыль.

— Я нашел его в углу на конюшне. Это костыль Аниона! Кадфаэль, сегодня вечером скотник не явился на ужин, его нигде нет — ни в лазарете, ни в общей комнате, ни в часовне. Ты его сегодня не видел?

— Только утром, — ответил Кадфаэль, не без труда выходя из блаженного состояния, в котором покинул здание капитула. — А он приходил обедать?

— Приходил, но с тех самых пор его никто не видел. Я искал его повсюду и расспрашивал всех, но нашел только это. Анион ушел! Кадфаэль, он сбежал, потому что совершил преступление. А иначе зачем ему было уходить?

Повечерие давно закончилось, когда Хью Берингар вернулся домой, так ничего и не добившись, допрашивая валлийцев. Он застал Кадфаэля, который с мрачным видом дожидался его у очага в обществе Элин.

— Что привело тебя сюда в столь поздний час? — осведомился Хью. — Снова ушел без разрешения? — Воспоминание об этом проступке, и впрямь имевшем место в те времена, когда в обители еще не появился суровый аббат Радульфус, было их излюбленной шуткой.

— Нет, — серьезно ответил Кадфаэль. — Случилось нечто неожиданное, и даже приор Роберт счел необходимым, чтобы ты как можно скорее узнал об этом. У нас в лазарете находился один парень со сломанной ногой, который уже поправился. Его зовут Анион. Вряд ли это имя тебе о чем-либо говорит. Но ты, наверное, помнишь драку в городе, когда зарезали стражника на мосту? Это случилось два года тому назад. Прескот повесил двух валлийцев. Впрочем, трудно сказать, была ли тут их вина. Они, естественно, все отрицали, а поскольку во время потасовки были мертвецки пьяны, то и сами, вероятно, толком ничего не знали. Однако их повесили. Говорят, один из этих парней родом из Мечейна, а у нас на городском рынке торговал овечьей шерстью. Так вот, Анион — его брат, родившийся вне брака, когда их отец вел дела в Англии. Эти братья познакомились и подружились.

— Если я когда-то и знал об этом, то давно позабыл, — сказал Хью, подсаживаясь к огню.

— А вот Анион помнит. Он неразговорчив, но известно, что он затаил в душе обиду. Надо сказать, что в нем достаточно валлийской крови, чтобы считать месть своим священным долгом и отомстить, как только представится случай.

— Ну и что такое с ним теперь? — Хью внимательно вглядывался в лицо друга, предчувствуя, что сейчас последует. — Ты хочешь сказать, что, когда шерифа привезли в аббатство, этот Анион тоже там был?

— Вот именно. И лишь приоткрытая дверь отделяла Аниона от его врага, если только он считал шерифа врагом. Правда, не один он затаил зло на Прескота. Но сегодня вечером произошло еще кое-что, и это говорит не в пользу Аниона. Он не явился на ужин, и с самого обеда его никто не видел. Эдмунд искал его повсюду, но того и след пропал. На конюшне нашли костыль, которым он пользовался скорее по привычке, чем по необходимости. В побеге Аниона есть и моя вина, — честно признался Кадфаэль. — Мы с Эдмундом опрашивали всех в лазарете, не заметили ли они что-нибудь необычное и не заходил ли кто-нибудь к шерифу. Нынче утром на конюшне то же самое я спросил у Аниона, причем беседовал с ним осторожнее, чем с другими. Но все-таки я его спугнул.

— Он испугался и сбежал, но это еще не доказывает его вину, — резонно заметил Хью. — Когда что-нибудь случается, простые люди боятся, что их обвинят в первую очередь. А он точно сбежал? Со сломанной ногой, которая только что зажила? Он уехал верхом на муле или на лошади? Что-нибудь пропало?

— Ничего. Но я хочу рассказать еще кое-что. Брат Рис, который лежит у самой двери в коридор, напротив комнаты шерифа, слышал, как дверь дважды скрипнула. В первый раз, по его словам, кто-то вошел или, по крайней мере, открыл дверь, и этот человек был с палкой. А во второй раз, видимо, к шерифу заходил валлийский парень. Рис не уверен насчет времени, он спал до и после, но оба этих человека приходили, когда на дворе было затишье, так как братья находились в трапезной. Вот так обстоят дела, а теперь Анион еще и сбежал. Даже Эдмунд ни минуты не сомневается, что тот убийца. К утру весь город будет кричать, что преступление совершил он.

— Но ты в этом не вполне уверен, — усмехнулся Хью, проницательно глядя на Кадфаэля.

— Несомненно, на уме у него что-то было, и это что-то он считал виной или не сомневался, что так будут считать другие, иначе он бы не сбежал. Но убийца… Хью, у меня в коробочке для пилюль хранятся шерстинки и золотая нитка из ткани, которую использовали для убийства. Это явные улики, тогда как бегство еще ничего не доказывает. Мы с тобой знаем, что ни в комнате, ни в лазарете, ни вообще в аббатстве нет ткани подобной расцветки. Убийца принес ее с собой. Откуда у Аниона могла взяться такая дорогая вещь? Да он никогда в жизни не держал в руках ничего, кроме домотканой одежды. Это ставит под сомнение его вину, хотя не исключает ее полностью. Вот почему я не особенно на него нажимал. Или мне казалось, что не нажимал! — горестно добавил Кадфаэль.

— Но все-таки завтра на рассвете мне придется послать своих людей, чтобы они обыскали все дороги на Уэльс. Наверняка он отправился туда. Лишь перейдя границу, он почувствует себя в безопасности. Если удастся его схватить, мы вытянем из него все. Хромой человек далеко не уйдет.

— Хью, не забывай про ткань. Эти нитки не лгут, в отличие от людей, виновны они или нет. Орудие убийства — вот что нам нужно найти.

На рассвете дозорные отряды Хью Берингара стали прочесывать леса, следуя по дорогам на Уэльс. Но с наступлением сумерек они вернулись с пустыми руками. Хромал Анион или нет, ему удалось бесследно исчезнуть за каких-нибудь полдня.

Новость уже облетела весь город, и в каждой лавке, в каждой пивной ее с жаром обсуждали, причем, по общему мнению, Хью Берингару больше не надо было ломать голову, кто же убийца. Ведь этот угрюмый скотник, имевший зуб на шерифа, заходил к нему в комнату. Что может быть проще?