Я самый красивый человек в мире

Через год спокойствие превратилось в одиночество.

Еще через три года одиночество стало тюрьмой. Но я все равно не собирался отказываться от добровольного заточения и продолжал винить себя в папиной смерти.

Верный своей клятве, я был убежден, что моя красота больше не существует ни для мира, ни для меня самого.

Но судьба — а в ее роли выступила хрупкая бедренная кость моей матери — распорядилась иначе.

* * *

Четыре года минуло с тех пор, как я наложил на себя наказание. Однажды утром, завтракая в гостиной, я услышал страшный грохот, а следом за ним мамин крик: она оступилась и скатилась по лестнице вниз головой. Я подскочил, попытался ее поднять, но от боли она не могла даже шевельнуться. Мы срочно вызвали врача. Диагноз: перелом бедра.

Дорогостоящая операция и физические страдания были не единственными мамиными горестями, гораздо больше она переживала из-за того, что ей предстояло провести в больнице как минимум десять дней, а мне не разрешили остаться с ней. У нас не было ни друзей, ни родственников — никого, кто мог бы присматривать за мной. Поэтому нас поручили заботам социальной службы, которая предложила на время поместить меня в общежитие для неблагополучных подростков. Услышав это, мама чуть не упала в обморок.

— Вы только взгляните на этого ребенка! Как можно отправить это небесное создание в логово бандитов и хулиганов?

Сотрудница социальной службы некоторое время задумчиво смотрела на меня, потом широко улыбнулась и кивнула. Удостоверившись, что медсестры не слышат ее, она прошептала:

— Послушайте, я хорошо знакома с директором элитной школы-интерната, где учатся только дети из хороших семей. Я представлю ему вашего сына — уверена, он согласится принять его на время. Думаю, вы понимаете, что это исключительный случай…

«Элитная школа», «дети из хороших семей», «исключительный случай» — этого было достаточно, чтобы убедить маму. Я для вида поспорил, но мои протесты выглядели неубедительно. Сейчас я понимаю, что меня устраивала эта ситуация: я получил возможность выйти из тюрьмы, не нарушив клятвы, ведь это было не мое решение, а воля случая.

Во вторник социальный работник отвел меня в пресловутое учебное заведение. Оно занимало старинное здание и выглядело весьма буржуазно, не то что городская школа, где я когда-то провел несколько дней. Директор оказался милейшим человеком, он встретил меня очень тепло и заявил, что счастлив принимать такого прекрасного юношу в своем «благородном пансионе». Затем он проводил меня в класс и познакомил с учителем и новыми товарищами.

Не успел закончиться первый учебный день, а я уже понял, что за четыре года ничего не изменилось: все мои нынешние одноклассники, как и дети из городской школы, мечтали обо мне. Было только одно отличие: вместо «давай дружить» девочки теперь говорили «давай встречаться».

Между прочим, мне уже стукнуло четырнадцать, я был подростком.

Я заметил, что всем моим соученикам переходный возраст преподнес одни и те же сюрпризы: жирная кожа, зубная пластинка, ну и, конечно, ужасные прыщи и ломающийся голос.

У всех одни и те же проблемы. У всех, кроме меня.

Моя кожа мерцала легким загаром, безупречно ровные зубы сияли белизной, голос приобрел низкие бархатистые нотки, и ни один прыщик не осмеливался нарушить это великолепие.

Я вырос, мое тело постепенно сформировалось, под рубашкой уже прорисовывались мускулы, хотя я никогда не занимался спортом.

Физиологические метаморфозы привели к довольно неожиданным для меня самого последствиям: оказалось, я неравнодушен к знакам внимания одноклассниц. Надо сказать, в гостях у одной из них я потерял девственность.

Не с одноклассницей, нет.

С ее матерью.

Девочка подошла ко мне в первый же учебный день, когда я выходил из школы после занятий. В следующую субботу она отмечала день рождения и готова была отдать все, лишь бы я пришел на праздник. Понимая, что на просьбу отпустить меня в гости мама ответит категорическим отказом, я решил ничего не говорить ей и принял приглашение. Я собирался сбежать из интерната и отправиться на первую в своей жизни вечеринку. Услышав мой ответ, девочка долго рассыпалась в благодарностях, а потом неровной походкой вернулась к подругам, ждавшим поодаль. Сообщение о моем согласии вызвало шквал восторгов, причем радостные крики большинства заглушили рыдания некоторых завистниц.

В назначенный день я вылез из интерната через выходившее на улицу окошко туалета и направился к остановке автобуса, который шел к дому именинницы. Я предусмотрительно надел шапку и огромные, закрывающие пол-лица очки. Внезапно я осознал, что впервые в жизни иду по улице один. Меня тут же охватил страх, в голову полезли зловещие воспоминания. Я остановился на минуту, уже готовый пойти на попятный, но тут же взял себя в руки. Глубоко вздохнув, я подумал и почувствовал наконец, что я свободен. Фантастическое, ни с чем не сравнимое ощущение. Детство закончилось окончательно и бесповоротно.

Впервые в жизни заходя в автобус, я испытывал непередаваемые ощущения, которые, впрочем, моментально испарились от грозного окрика водителя:

— Ваш билет, молодой человек!

— Что, простите?

— Вы не хотите купить билет?

— Э-э-э… У меня нет денег…

— Тогда выходите.

Он сверлил меня взглядом. Я разозлился на себя за свою непредусмотрительность. Ведь если я не прокачусь на автобусе, весь день будет испорчен! И тут меня осенило. После недолгих колебаний я резким движением сдернул очки и шапку, немало удивив водителя. Но его взгляд быстро смягчился, а через пару секунд он улыбнулся и проговорил:

— Так уж и быть, заходи…

Я шел по автобусу и видел одни улыбающиеся лица. Многие люди предлагали мне сесть с ними. Я устроился рядом с очаровательной пожилой женщиной: мне хотелось сделать ей приятное, и потом, я всегда мечтал о доброй бабушке.

Поездка оказалась короткой, но очень приятной. Когда я выходил, все махали и прощались. Этот опыт несколько обнадежил меня, я даже подумал: «Может, когда-нибудь я смогу жить среди людей».

Я нашел дом моей одноклассницы, гораздо более богатый, чем наш, и позвонил. Едва ступив на порог, я потерял дар речи: среди толпы гостей стояла она. Впервые в жизни меня неодолимо потянуло к человеку.

Нет, не к девочке.

Ко взрослой женщине. Я не мог отвести от нее глаз и мечтал об одном: познать ее.

Не представляя, как вести себя в таких ситуациях, я подошел и протянул руку.

— Меня зовут Сандра, — проговорила она.

— Сандра? Очень приятно.

— Всю неделю дочь только о вас и говорит. Мне даже кажется, что мы уже знакомы!

Она приблизилась и прошептала мне на ухо:

— Честно говоря, ваш приход — лучший подарок для нее…

Сандра заговорщически улыбнулась, и тут я почувствовал нечто странное: я открыл рот, но не смог выдавить из себя ни слова. Мне хотелось продемонстрировать свое красноречие, но в голову ничего не приходило, словно в мозгу произошло короткое замыкание.

Весь вечер я не мог оторвать глаз от Сандры. К моему несказанному удовольствию, на мои взгляды она отвечала неизменной улыбкой или беззвучным вопросом: «Все хорошо?»

Ее губы… Верхняя, розовая и изящная, напоминала птицу с распростертыми крыльями, как их обычно рисуют дети, нижняя, более пухлая и рельефная, нежно поблескивала. Когда Сандра сдержанно улыбалась мне, в уголках ее губ мелькала легкая тень. Глядя на эту женщину, я замечал то, чего не видел ни у кого другого: лебединую шею, идеальный овал лица, слегка выступающие скулы, аккуратную дугу бровей. В уголках глаз брали начало тончайшие струйки, которые затем разбегались к вискам, испещренным еле заметными неровностями. Девочки моего возраста были лишены всего этого.

Меня влекла к ней неведомая сила, с которой я не мог совладать. Я смотрел, не отрываясь, пытаясь даже не моргать, чтобы ни на секунду не терять из виду это удивительное лицо. В тот момент, когда я почувствовал, что больше не могу просто сидеть и смотреть, она подошла и предложила показать дом. Я с радостью согласился. Мысль о том, чтобы провести несколько минут с ней наедине, и пугала, и восхищала меня, от волнения я был сам не свой. Не знаю, в скольких комнатах мы побывали, но, едва зайдя в спальню, Сандра заперла дверь. Она взяла меня за руку, молча, глядя прямо в глаза, раздела и подвела к кровати. Какое счастье, что она взяла на себя инициативу! Я смотрел на нее, обнаженную, и понимал, что сам от избытка чувств не знал бы, с чего начать.