Цветы для миссис Харрис

Так начался долгий и трудный период экономии и скудной жизни, которая, впрочем ничуть не отразилась на обычном расположении духа миссис Харрис — не считая лишь того, что она не могла уже позволить себе купить время от времени горшочек цветов и тем более тщательно лелеяла свои герани: ведь заменить их она уже не могла.

Она обходилась теперь без курения, хотя сигаретка-другая частенько скрашивала её дни. И без джина. Ходила пешком, а не ездила на автобусе или подземке; а когда в туфлях появились дыры, она подложила в них сложенную газету. Отказалась от своих любимых вечерних газет и добывала новости и сплетни из мусорных корзин клиентов днем позже. Экономила на еде и одежде. Экономия на пище могла бы даже повредить её здоровью, если бы не американка миссис Шрайбер. Миссис Харрис убиралась у неё обычно в обеденное время, и миссис Шрайбер угощала уборщицу, предлагая ей, например, яичницу или какую-нибудь холодную закуску из холодильника.

Теперь она не отказывалась от этого угощения.

Но в кино её больше не видели, как не видели и в «Короне» — пабе на углу. Она не пила чай, чтобы, когда придет черед миссис Баттерфилд быть её гостьей, в чайнице что-нибудь было. Она почти совсем испортила глаза, выполняя плохо оплачиваемую надомную работу: по ночам она вшивала молнии на спинки дешевых блузок. Единственная роскошь, которую она теперь себе позволяла — были три пенса в неделю на футбольную лотерею… но разумеется, молния отнюдь не спешила повторно ударить в одно и то же место. Однако миссис Харрис не могла отказаться от лотереи. Листая выброшенные, шестимесячной давности модные журналы, она следила за новинками Кристиана Диора (эта история происходила до того, как мэтр Диор неожиданно покинул наш мир). И её постоянно поддерживала вера в то, что однажды — и не в таком уж отдаленном будущем, — одно из этих удивительных, уникальных творений будет принадлежать ей.

И хотя миссис Баттерфилд по-прежнему полагала, что стремление обладать вещами, не приличествующими своей касте, до добра не доведёт и миссис Харрис ещё пожалеет о нем, — она преклонялась перед решимостью и мужеством подруги, поддерживала её в чем могла и, разумеется, хранила её тайну. Ибо миссис Харрис никого другого в свои планы и устремления не посвятила.

4

И вот как-то летним вечером миссис Харрис позвонила в дверь миссис Баттерфилд, будучи в состоянии возбуждения. Щечки-яблочки были куда румянее обычного, а маленькие глазки горели просто каким-то электрическим светом. По всему было видно, что её охватило «предчувствие», и это предчувствие влекло её сегодня на собачьи бега в Уайт-Сити — и она хотела, чтобы миссис Баттерфилд отправилась с ней.

— Проветриться хочешь, милочка? — обрадовалась миссис Баттерфилд. — Признаться, я и сама не прочь немножко прогуляться. Как твои сбережения?

От волнения голос миссис Харрис слегка охрип.

— Я накопила уже двести пятьдесят фунтов. Если их удвоить — я куплю свое платье уже на следующей неделе.

— Удвоить — или потерять, милочка? — озабоченно переспросила миссис Баттерфилд, верная своему пессимизму и всегда предпочитавшая смотреть на жизнь с теневой стороны.

— У меня предчувствие, — прошептала миссис Харрис. — Пошли — я плачу! Миссис Харрис ощущала не просто предчувствие, а, скорее, послание свыше.

Утром она встала с чувством, что наступил её счастливый день, что сегодня Бог взирает на неё с небес дружелюбно и с обещанием содействия.

Надо сказать, что миссис Харрис познакомилась с Богом ещё девочкой в воскресной школе, и с тех пор она сохраняла представление о Всевышнем как о чём-то среднем между нянюшкой, полисменом, магистратом и Санта Клаусом: всемогущеё существо с довольно изменчивым характером, но всегда интересующееся делами миссис Харрис. Она же всегда могла сказать, какое настроение сегодня преобладает у Всевышнего по тому, что происходит с ней лично. Она безропотно принимала кару, если чувствовала, что вела себя не вполне хорошо — принимала её, как приговор суда. Если же миссис Харрис вела себя примерно, она ожидала заслуженной награды; в несчастьях она просила о помощи — и ожидала её; а если ей везло, она была готова разделить успех с Господом. Иегова был её личным другом и защитником, хотя ей приходилось быть с Ним настороже, как если бы Он был старым джентльменом, подверженным время от времени необъяснимым приступам непростительных шалостей.

Так вот, в то утро миссис Харрис проснулась с чувством, что с ней должно случиться нечто очень хорошее; она была уверена, что это нечто непременно связано с её желанием обладать вожделенным платьем — что сегодня Он поможет ей приблизиться к своей мечте.

Весь день, пока миссис Харрис чистила, мыла, протирала и мела, она старалась настроить себя на прием новых сообщений свыше, дабы узнать, в какой форме ей будет явлена обещанная награда. Когда же она добралась до квартиры мисс Памелы Пенроуз (которая как всегда пребывала в состоянии хаоса — квартира, разумеется… впрочем и хозяйка тоже), среди прочего барахла на полу обнаружился вчерашний выпуск «Ивнинг Стандарт» — миссис Харрис просмотрела его и обнаружила сообщение о том, что сегодня в Уайт-Сити состоятся собачьи бега. Вот оно! Сообщение было принято и расшифровано. Оставалось лишь угадать собаку и сумму ставки, затем забрать выигрыш — и сразу в Париж!

Ни миссис Харрис, ни миссис Баттерфилд не были новичками в раю Уайт-Сити, но в этот вечер мизансцена, которая в обычных условиях взволновала бы их — овал трека, залитый электрическим светом, жужжание бегущего по треку механического зайца, летящие за ним собаки, толпы на трибунах и у касс — была лишь средством, ведущим к заветной цели. Надо сказать, что к этому моменту и миссис Баттерфилд заразилась лихорадочным возбуждением подруги, и семенила теперь в кильватере миссис Харрис — от трека к кассам, от касс к треку и обратно, без единого слова протеста. Они даже не заглянули в буфет ради обычной чашки чая и сосиски с булочкой — вот как обе дамы были захвачены предстоящим событием и желанием настроиться на подсказки свыше.

Они искали подсказку в списках участников, они разглядывали их самих — длинные, узкие, жилистые животные; подруги держали ушки на макушке, чтобы не пропустить ни капли информации, — это была последняя предосторожность, которая бывает так важна для достижения результата…

Стиснутая в толпе возле загончика, где выводили участников четвёртого забега, миссис Харрис прислушивалась к разговору двух джентльменов спортивного вида. Первый из них сосредоточенно ковырял в ухе мизинцем и в то же время рассматривал программку.

— Значит, От Кутюр.

Второй джентльмен, углубленный в аналогичные исследования недр своего носа, глянул на собак и отозвался:

— Номер шесть. А что эта чертовня значит — «От Кутюр»?

Первый джентльмен оказался начитанным.

— Это французская сука, — объяснил он, вновь, заглянув в программку. — Владелец Марсель Дюваль. Вообще не уверен, но, по-моему, «от кутюр» — это что-то насчет платьев и мод, или как-то так.

Миссис Харрис и миссис Баттерфилд ощутили, как ледяные мурашки пробежали по их спинам. Они посмотрели друг на друга. Сомнений нет — вот оно. Они посмотрели на свои программки: да, вот имя собаки — «От Кутюр», владелец француз, ещё кое-что из родословной… А табло сообщило, что ставки на От Кутюр — пять к одному

— Скорее! — воскликнула миссис Харрис, рванувшись к окошку кассы. Она рассекала волны людского моря, словно эсминец, ведущий могучий линкор — миссис Баттерфилд.

Задыхаясь, подруги ошвартовались у кассы.

— Что ты поставишь, милочка — пятёрку? — пропыхтела миссис Баттерфилд.

— Пятерку?! — фыркнула миссис Харрис. — Это с таким-то указанием?! Ну нет! Полсотни!

Услышав эту цифру, миссис Баттерфилд едва не лишилась чувств. Бледность захватила один за другим все три её подбородка, её затрясло от волнения.

— Пя-пя-пятьдесят… — шепотом, на случай, если кто-то услышит о таком безрассудстве, еле выговорила она. — Пятьдесят фунтов!!!