Где Ангел не решится сделать шаг

Ралдорон почувствовал на языке привкус тумана. Он был металлическим и насыщенным горькой ненавистью.

— Вы не можете верить этой твари, — гневно произнес капитан.

— Мы никогда не будем лгать тебе, — сказал Кирисс, повторяя слова Ка Бандхи на Равнинах Проклятых. — Мы дадим тебе то, в чем ты нуждаешься. Чего желаешь.

Ангел бросил долгий мрачный взгляд через разбитое окно на отряды воинов в багровых доспехах, окруживших собор. Его любимые сыновья.

— Если жертва должна быть принесена, — сказал Сангвиний, его крылья раскрылись, — так тому и быть.

— Она будет принесена! — крик прозвучал эхом слов примарха, и Ралдорон повернулся на голос, услышав внезапный рев цепного оружия. — Но не вами!

Он увидел как Мерос взмахнул топором. Апотекарий схватился за один из широких тросов, там, где он был привязан к костяному кольцу в дальней стене. Прежде чем кто-либо смог помешать, Мерос одним ударом рычащего оружия перерубил канат. Натяжение отбросило перерезанный трос, и он, вращаясь, устремился вверх к сложной паутине массивных шкивов и противовесов, поддерживающих кристаллическую конструкцию. Апотекарий крепко держался за канат, поднимаясь вместе с ним в густой туман, изливающийся из открытой капсулы. Топор выскользнул из руки Мероса и полетел вниз, исчезнув в кровавом дыму.

Без промедления Сангвиний бросился в воздух бело-золотой вспышкой, полетев по спирали вслед за непослушным сыном.

Он пошел на это без колебаний, зная, что поступает правильно. Если бы у Мероса было время на сомнения, возможно, он задумался о таких абстракциях, как судьба или рок, но ему это было несвойственно. Существовал только вопрос о том, что нужно сделать, и сделать без промедления.

Он не может пасть.

С того самого момента на Нартаба Октус, когда Мерос почувствовал, как снаряд «душеискателя» пробивает его живот и застревает внутри, он знал, что призрак смерти близок. Он был готов умереть, в этом заключалась доля легионера: всегда быть готовым славно погибнуть в битве за Имперскую Истину.

Но смерть не забрала его в тот день, и в саркофаге, где он лежал, пока кровь очищалась от порчи чужих, та неосязаемая часть человека, которую можно было назвать его душой, оказалась на грани жизни и смерти.

Воитель Хорус.

Воин, которого он встретил в грезах исцеляющего кровавого сна, назвал это имя. Предостережение. Только сейчас Мерос все понял. Тогда он подумал, что это было запоздавшее предупреждение, но сейчас оно звучало иначе. Как подготовка к этому событию? Кровавый Ангел, который должен был быть мертв, не умирал ради этого выбора? Этого поступка?

Он казался верным. Он был верным.

Трос, поднимающий тяжелое тело в доспехе, заскрипел и начал гореть в подъемном механизме, вниз стремительно опускался тяжелый противовес. В глазах Мероса помутнело, когда он нырнул в багровую дымку. Апотекарий отпустил канат, скорость падения отнесла легионера в сторону, и он тяжело рухнул на лепесток открытой пси-капсулы, из-за чего треснула кристаллическая матрица. Мерос покатился, закованные в керамит пальцы заскребли по скользкой поверхности, когда он попытался остановиться. Ему удалось зацепиться, прежде чем руки разжались, и он упал туда, откуда поднялся. Кровавый Ангел встал и огляделся.

Капсула, которая снизу напоминала огромный ящик из мутного кристалла и медной филиграни, теперь была открыта и освещена энергетическими вспышками. Их цвет вызвал у Мероса синестетические всплески эмоций: оттенок ненависти, тон бешенства, цвет гнева.

Казалось, открытый контейнер не имел ни размеров, ни реальной формы. Внутреннее пространство простиралось в бесконечность, как зеркало, обращенное к зеркалу.

Красный дым вздымающимися, могучими волнами бурлил вокруг него, подобно крови в чистой воде. В его движении был умысел и злоба. Меросу это напомнило поведение карнодона, который кружил возле своей добычи.

Апотекарий раскрыл руки.

— Давай же. Иди, прежде чем пойму, насколько я глуп. Возьми свою жертву.

Сильный порыв ветра и шум хлопающих крыльев возвестили о чьем-то прибытии. Мерос повернулся и вдруг увидел суровое лицо Ангела, приземлившегося позади него.

— Отойди, сын мой, — сказал он. — Я приказываю тебе.

Мерос сделал вдох, а затем произнес самые трудные в своей жизни слова.

— Нет, милорд. Со всем уважением, я должен отказать.

Сангвиний прищурился.

— Ты не повинуешься своему примарху.

— Да, — его вдруг охватила странная сентиментальность, и апотекарий грустно рассмеялся. — Полагаю, это делает меня предателем.

— Мерос. Ты не можешь сделать это.

Крылья Ангела сложились, когда он указал на клубящийся туман.

— Ни одна смертная душа не переживет прикосновения этой силы. Если Кирисс говорил правду, это сырая энергия варпа, грубая мощь всей нашей ярости. Ты не сможешь контролировать ее. Она уничтожит тебя.

— Да, — сказал апотекарий, приблизившись на один шаг. — Она уничтожит меня. Не вас.

Мерос поднял руку и повернул кисть, на которую была надета медицинская перчатка.

— Вы многому научили нас, лорд Сангвиний. Благородству нашего духа. Воинскому искусству наших сердец. Смирению перед лицом грандиозной и великолепной вселенной, — Мерос кивнул. — И долгу. Огромному бремени долга.

Он поднял глаза, встретившись с твердым, вопросительным взглядом Ангела.

— Вы — примарх, сын Императора и полководец, самый загадочный и величественный среди ваших родичей. Я — всего лишь воин, рожденный из пыли Ваала и высоко вознесшийся, чтобы сражаться ради великой цели. И я не вижу более великой цели, нежели эта.

— Мои сыновья не будут умирать вместо меня, — прошептал Сангвиний.

— Не вам принадлежит этот выбор. А нам. Мне, — Мерос осторожно выпустил режущую пилу перчатки и приложил ее к замку горжета. — Если одного легионера поглотит пламя и ярость, Галактика не заметит этого и будет дальше вращаться. Но если вы падете… — он поморщился. — Если Воитель отвернулся от Терры, значит, вы не можете пасть. Только вы можете встретиться с ним на равных. Когда придет битва, вы должны быть там, чтобы брат выступил против брата.

Мерос запнулся.

— У меня нет вашего дара, повелитель, но я вижу это. И знаю.

Посыпались искры, и Мерос, рыча от боли, надавил пилой на доспех, неровно вскрывая керамит от горла до паха. Он направил зазубренный конец редуктора к нужным местам, так как проделывал это много раз с телами умирающих легионеров. Устройство застрекотало и разрезало кожу, заставив Кровавого Ангела заскрежетать зубами от боли. Апотекарий нажал на цифровое устройство управления и с влажным звуком хлещущей крови извлек свои прогеноидные железы. Устройство втянуло сгустки богатой генетической информацией ткани, законсервировав их внутри. Наследство Мероса своему легиону теперь было защищено.

Кровь выступила на губах апотекария, он повернул медицинский модуль и отсоединил его от доспеха.

— Милорд, не могли бы вы? — пошатнувшись от боли, Мерос бросил модуль Ангелу, и тот, сверкнув золотой вспышкой, поймал его на лету. — Взять это… и пусть часть меня продолжит жить.

Затем повернулся спиной к своему повелителю и бросился в бурлящее сердце пламени гнева.

Словами нельзя было описать весь этот ужас. Это был гнев в своей чистейшей форме, абсолютно лишенный всех остальных чувств и эмоций. Не было ни любви, чтобы смягчить его, ни хладнокровия, чтобы успокоить. Не было ни самообладания, ни здравомыслия, которые могли бы направлять и повелевать яростью. Ни интеллекта, чтобы сфокусировать ее, ни морали и интуиции, с помощью которых ее можно было ограничить.

Был только гнев, раскаленный и багровый, вызывающий жажду крови, крови и еще раз крови. А где-то глубоко под ним, в ожидании алого пути притаилась кромешно-черная ярость. Безумие, неистовство растущих, невообразимых масштабов.

И все это было внутри него.

Словно вино, наполняющее бокал, пылающий дым хлынул в Мероса. Через отверстие в доспехе он проникал в глаза и уши, просачиваясь сквозь поры кожи.