Фурии Кальдерона

Фиделиас снова поморщился. Жжение в желудке усилилось. С этим необходимо покончить. Ведь когда военный хирург не имеет другого выбора, он ампутирует изувеченную конечность. Как ни уговаривай себя, приятнее эта работа не станет, — все, на что можно надеяться, так это на то, что ее удастся проделать по возможности быстро и чисто.

Это и ведет их к Аквитейну — самому неразборчивому в средствах, самому деятельному и, возможно, самому сильному из верховных лордов.

У Фиделиаса свело судорогой живот.

Он предал Гая, Кодекс и курсоров. Предал свою ученицу Амару. Он отвернулся от них всех, чтобы поддержать человека, который мог стать самым беззастенчивым и кровожадным диктатором, каких только знала Алера. Видят фурии, он перепробовал все, что мог, чтобы убедить Гая избрать другой путь.

У Фиделиаса не осталось другого выхода.

Это было необходимо.

Это нужно было совершить.

Живот сжался еще сильнее, когда на горизонте показались огни Аквитейна.

— Просыпайтесь, — буркнул он. — Мы почти прилетели.

Олдрик открыл глаза и уставился на Фиделиаса. Рука его непроизвольно провела по роскошным волосам Одианы, и та блаженно пробормотала что-то во сне и пошевелилась у него на коленях, прежде чем снова застыть. Мечник смотрел на Фиделиаса, не выражая никаких эмоций.

— Задумался, старик? — поинтересовался Олдрик.

— Немного. Как отреагирует Аквитейн?

Здоровяк задумчиво сжал губы.

— Это зависит не только от нас.

— А от чего?

— От того, чем он будет занят, когда мы явимся к нему с плохими вестями.

— Неужели все так плохо?

Олдрик ухмыльнулся.

— Будем надеяться, он просто пьянствует. В такие моменты у него, как правило, хорошее настроение. Обыкновенно он забывает про гнев к тому времени, как пройдет похмелье.

— Начнем с того, что план просто идиотский.

— Конечно. Это его план. Он вообще не силен по части скрытности или уловок. Однако я не встречал еще никого, кто мог бы вести людей за собой так, как делает он. Или кого-либо по крайней мере столь же энергичного. — Олдрик продолжал задумчиво гладить волосы спящей ведьмы. — Ты встревожен?

— Нет, — солгал Фиделиас. — Я все еще представляю слишком большую ценность для него.

— Возможно… пока, — согласился Олдрик и мрачно улыбнулся. — Но денег на тебя я бы не поставил.

Фиделиас на мгновение стиснул зубы.

— Открытые действия в любом случае преждевременны. Сбежав, девчонка, возможно, оказала самую большую услугу его светлости.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Олдрик. — Но почему-то мне кажется, что он воспримет это совсем по-другому.

Фиделиас всмотрелся в лицо собеседника, но черты мечника оставались непроницаемыми. В серых глазах застыло презрительное выражение, рот скривился в усмешке, словно его забавляла неспособность Фиделиаса проникнуть в его душу. Курсор нахмурился и принялся разглядывать город, к которому они приближались.

Первыми показались огни. Похоже, заклинателей огня здесь хватало, ибо улицы были ярко освещены. Вечерний туман расцветился всеми оттенками желтого, оранжевого и розового цветов, и холм, на котором вырос город, и сам казался огромным языком яркого пламени. Только на окружавших город стенах, которые они только что миновали, огни были другого цвета — холодно-голубые, отбрасывающие длинные черные тени.

По мере того как носилки снижались, Фиделиас начал различать детали. На улицах стояли безмолвными стражами статуи. Дома соревновались друг с другом в изящности линий и богатстве освещения. Там и здесь переливались всеми цветами радуги фонтаны, часть которых была подсвечена снизу, превращая их в изумрудные или фиолетовые костры. Повсюду — вокруг домов, вдоль улиц — росли деревья, ухоженные столь же тщательно, как и все в этом городе. Деревья тоже подсвечивались, так что осенняя листва отливала бесчисленным множеством оттенков.

До носилок долетели удары колокола: пробили поздний час. Фиделиас слышал цоканье копыт по каменным мостовым и пьяное пение, доносившееся из какого-то ночного заведения. Из сада, над которым беззвучно проскользнули носилки, донеслась музыка: струнные с флейтой исполняли мягкую, завораживающую мелодию. Вечерний ветер нес ароматы древесного дыма, пряностей, поздних осенних цветов и дождя.

Назвать Аквитейн красивым — все равно что назвать океан мокрым, подумал Фиделиас. Вроде бы верно, да только не дает о нем ни малейшего представления.