— В связи с тем, что судьба свела нас таким странным, романтическим и сверхъестественным стечением обстоятельств, у вас, дорогая моя дочка, без сомнения, должна была явиться мысль, что все это время, с самого вашего детства до нынешнего дня, я не искал вас и лишь случай вернул потерянное дитя забывчивому отцу. Но ваша чуткая душа, конечно, не замедлила отвергнуть такое предположение, совсем не соответствующее моим истинным чувствам. Для вас не тайна, что ваша мать, Корнелия, отличалась гордым и неуступчивым нравом. Она все воспринимала чрезвычайно болезненно, и когда причины высшего порядка, я сказал бы даже — соображения государственной важности, принудили меня, наперекор собственному сердцу, расстаться с ней, дабы вступить в брак, повинуясь верховной воле, равнозначной приказу, которого никто не вправе ослушаться, ваша мать в приливе гнева и обиды наотрез отказалась от всего, что могло облегчить ее положение и обеспечить ваше будущее. Поместья, ренты, деньги, драгоценности — все она отвергла с оскорбительным презрением. Восхищаясь ее бескорыстием, я тем не менее не отступился и оставил у одного доверенного лица отвергнутые ею деньги и ценные бумаги, чтобы она могла их востребовать, на случай, если умонастроение ее переменится. Но она упорствовала в своем отказе и, переменив имя, перешла в другую труппу, с которой стала кочевать по провинции, избегая Парижа и тех мест, где могла встретиться со мной. Вскоре я потерял ее след, тем более что король, государь мой, назначив меня послом, возложил на меня поручения деликатного свойства, надолго задержавшие меня за границей. Через верных людей, столь же преданных, сколь и тактичных, собиравших сведения среди актеров различных театров, я, воротившись, узнал, что Корнелия умерла за несколько месяцев до того. О ребенке же ничего не было известно. Постоянные переезды провинциальных трупп, прозвища, под которыми выступают актеры, то и дело меняя их по необходимости или по собственной прихоти, крайне затрудняли поиски, особенно когда сам не можешь заняться ими. Малейшая примета, достаточная для лица заинтересованного, ничего не дает наемному посреднику, который руководствуется лишь корыстными соображениями. Правда, мне говорили, что в некоторых труппах есть малолетные девочки, но подробности их рождения не совпадали с тем, что касалось вас. Некоторые мамаши, не боясь расстаться со своим детищем, пытались навязать мне отцовство, так что приходилось быть настороже против подобных уловок. К оставленным мною деньгам никто не притронулся. Злопамятная Корнелия явно решила отомстить мне, скрыв от меня дочь. Пришлось поверить, что вас нет на свете, но внутренний голос твердил мне, что вы живы. Я вспоминал, какой миленькой крошкой вы были в колыбели и как ваши розовые пальчики теребили мои, тогда еще черные, усы, если я наклонялся, чтобы поцеловать вас. Рождение сына лишь оживило эти воспоминания, вместо того чтобы заслонить их. Глядя, как он растет среди сказочной роскоши, весь в лентах и кружевах, точно королевское дитя, как играет драгоценными погремушками, которые могли составить благополучие целой честной семьи, я думал, что, может статься, вы эту минуту страдаете от холода и голода в убогих театральных лохмотьях, сидя в тряской повозке или в сарае, открытом всем ветрам. Если она жива, думал я, ее муштрует и колотит театральный директор. Подвешенная на проволоке, она летает, чуть жива от страха, изображая в феериях амурчиков и эльфов. Она не может сдержать слезы, и они текут, оставляя полосы на гриме, которым размалевали ее бледные щечки, или же, вся дрожа, лепечет в чаду свечей немудреные слова детской роли, стоившей ей не одной пощечины. И я корил себя за то, что с самого рождения не отнял девочку у матери; но в ту пору я считал, что наша любовь будет длиться вечно. Позднее мною овладели новые тревоги. В беспорядочной кочевой жизни бродячих актеров целомудрие такой красотки, какой вы обещали стать, неминуемо подвергается посягательствам волокит, которые вьются вокруг комедианток, как мотыльки вокруг огня, и кровь приливала мне к голове при мысли, что вы, плоть от плоти моей, подвергаетесь несносным оскорблениям. Сколько раз, выставляя себя заядлым театралом, каковым не был никогда, отправлялся я на спектакли, надеясь увидеть среди актрис на роли простушек молодую девицу вашего возраста и привлекательной наружности, которой мысленно наделял вас. Но встречались мне лишь нарумяненные вертушки, прикрывающие невинной миной наглость куртизанки. Ни одна из этих жеманных дур не могла быть вами.

Итак, я с прискорбием отказался от надежды отыскать дочь, присутствие которой было бы отрадой моей старости; принцесса, моя жена, умерла после трех лет супружества, подарив мне лишь сына, Валломбреза, своим необузданным нравом причинявшего мне немало огорчений. Несколько дней тому назад, явившись по долгу службы к королю в Сен-Жермен, я услышал такие одобрительные отзывы придворных о труппе Ирода, что подумал сам пойти на спектакль этих актеров, по общему мнению, лучших из всех, за долгие годы приезжавших из провинции в Париж. Особенно хвалили некую Изабеллу за превосходную, естественную, благопристойную манеру игры, полную наивной грации. Она, как говорили, не только отлично играет на театре роль невинной простушки, но не изменяет ей и в жизни, и самые злые языки смолкали перед ее добродетелью. Взволнованный тайным предчувствием, я отправился в залу, где подвизались эти актеры, и увидел, как вы своей игрой снискали единодушные рукоплескания. Девическая застенчивая и робкая повадка, юный серебристый звук голоса — все в вас удивительным образом всколыхнуло мне душу. Но даже глаз отца не способен узнать ребенка, которого не видел с колыбели, в красивой двадцатилетней девушке, да еще при свете рампы, сквозь сказочную призму театра; однако мне казалось, что, случись девице знатного рода по прихоти судьбы очутиться на подмостках, у нее была бы именно такая исполненная достоинства скромность, державшая на расстоянии собратьев по ремеслу, такое благородство манер, при виде которых у всякого является вопрос: «Как она попала сюда?» В той же пьесе роль Педанта играл актер с физиономией пропойцы, как будто мне знакомой. Годы ничуть не изменили его смехотворного уродства, и мне припомнилось, что он уже тогда изображал комических стариков и Панталоне{159} в той труппе, где играла Корнелия. Сам не знаю почему, я мысленно связал вас с этим Педантом, в прошлом товарищем вашей матери. Как ни твердил мне разум, что этому актеру не обязательно было поступить в одну труппу с вами, мне все казалось, что у него в руках та таинственная нить, с помощью которой я разберусь в лабиринте запутанных событий. Поэтому я решил расспросить его, что и не замедлил бы сделать; но когда я послал за ним в гостиницу на улице Дофина, там ответили, что труппа Ирода отправилась дать представление в каком-то замке поблизости от Парижа. Я стал бы спокойно ждать возвращения актеров, если бы один верный слуга, боясь неприятных столкновений, не явился меня предупредить, что герцог де Валломбрез без памяти влюблен в актрису по имени Изабелла, которая решительно противится его домогательствам, и потому он решил похитить ее во время нарочито подстроенного путешествия, для чего отрядил целую команду наемных убийц: такое вопиющее насилие может плохо кончиться, так как девушка окружена друзьями, у которых есть при себе оружие. Это известие в сочетании с догадками относительно вашего происхождения несказанно встревожило меня. Я содрогался при мысли, что любовь преступная грозит превратиться в любовь противоестественную, ибо, если предчувствия мои оправдаются, вы окажетесь родной сестрой Валломбреза. Я узнал, что похитители должны привезти вас в этот замок, и со всей возможной поспешностью направился сюда. Но вы были уже освобождены и честь ваша не потерпела ущерба, а перстень с аметистом подтвердил то, что подсказывал мне голос крови.

— Поверьте мне, — монсеньор и отец мой, — ответила Изабелла, — я никогда вас не осуждала. Я с детства привыкла к жизни странствующей актрисы и легко мирилась с ней, не зная и не желая иной участи. Из того, что было мне известно о людских отношениях, я поняла, что не имею права навязывать себя высокопоставленному семейству, которое не иначе как по веским причинам держит меня в безвестности и забвении. Смутное воспоминание о моем происхождении вселяло в меня гордость, и, видя, как пренебрежительно светские дамы смотрят на актрис, я думала порой: «И я, как они, принадлежу к дворянскому роду». Но дурман гордыни быстро рассеивался, и у меня оставалось лишь незыблемое уважение к самой себе. Ни за что на свете не посмела бы я осквернить чистоту крови, текущей в моих жилах. Мне внушали отвращение распущенные закулисные нравы и посягательства, которым подвергаются актрисы, даже когда они нехороши собой. В театре я вела почти что монастырскую жизнь, ибо при желании везде можно остаться целомудренной. Педант заменял мне отца, а Ирод, не задумываясь, переломал бы кости всякому, кто прикоснулся бы ко мне или оскорбил меня вольными речами. Хоть они и комедианты, но люди в высшей степени порядочные, и я прошу вас проявить к ним участие, если они когда-нибудь окажутся в нужде. Им я в большой мере обязана тем, что могу, не краснея, подставить вам лоб для поцелуя и во всеуслышание назвать себя вашей дочерью. Мне только горько, что я явилась невольной причиной несчастья, постигшего вашего сына, я желала бы войти в вашу семью при более благоприятных обстоятельствах.

Предыдущая страница Следующая страница
×
×