Женщины

Звонок. Беру трубку.

– Алло! Алло! Это ты, что ль? Чего молчишь? Надавала пощёчин и размолчалась. Кайфуешь? Ну, гукни чего-нибудь. Голос подай. Трубку кладу.

– Ну…

– Что «ну»?

– Зачем вы так со мной?

– А как с тобой ещё? Зачем я так с тобой? Давай, переменяй тему.

– Я думала, вы спокойный, деликатный.

– Переменяй тему… Ты что, не понимаешь, что в разговоре участвуют двое? Я тебе и про книги, и про концерт, и про вкусные вещи… «Переменяй! Переменяй! Переменяй!» Вот в процессе перемены темы мы дошли до ругани. Ты кто по профессии?

– Мне не нравится этот разговор.

– И мне… Однако я говорю. Однако опять прекращаю. А если ты позвонишь, и беру трубку я – не смей молчать, а называй сразу имя, фамилию, профессию и возраст. Иначе опять брошу. Всё!

Звонок.

– Алло!

– Это кто говорит?

– Ладыгина Рита Владимировна, музыкант.

– И что хочешь, Рита-музыкант?

– Чтобы вы переменили тон.

– Ты смотри, как ты зациклилась на этих переменах! Ладно… Не ради тебя, ради глаз твоих и фигуры… Где тебя можно послушать?

– А сейчас вам не слышно?

– Ну, увидеть?

– В филармонии у служебного входа после концерта симфонического оркестра, 11 октября приблизительно в 22.30.

– Ладно. Но предупреждаю…

– Ладно…

– Если я скажу что-то не то…

– Ладно…

– Ни одним словом… Собирай инструмент.

– Ладно…

– Всё!

Всё! Трубки положены… Я счастлив! А постой… А вдруг не придёт? Но как, после концерта, где она играет, куда она денется?..

Не пришла… Тьфу!

Мозговое соединение

Девица, прямо как электрик, всё рассказывала о каком-то мозговом соединении.

Я ей говорю:

– Погоди с мозгами, соединим сначала другие концы. Если пойдёт, перейдём к мозговому соединению.

– Ах, вот вы какой?! А мне нужно, чтоб мы были близки умственно.

– Умственно без другого соединения не получается. У меня весь ум направлен на вот это соединение, и ни о чём другом думать не могу и вам не дам. Что это за соединение мозговое? Я мужчина! И ни о чём другом думать не могу!

– Постойте, но сначала надо хотя бы познакомиться поближе…

– Там поближе и познакомимся. Ближе не бывает.

– А если я вам не понравлюсь?

– Там? Там мне все нравятся. Так что решайте быстрей…

– Ну хоть торт купите…

– Водка.

– Ну хоть расскажите, чем вы занимаетесь.

– А можно я покажу?

Глупость и красота

(Совет олигарху)

Красота этой женщины со старостью перешла в глупость. Она, видимо, и была в ней – эта глупость, но вдвоём с красотой они творили чудеса. Пять или шесть мужей. Когда она в расцвете красоты сказала: «Вы мне напоминаете моего лучшего мужа», – я обомлел. При таких ногах, при таких волосах, при таких глазах и коже – глупость указывает путь.

Главное – не быть непонятным. Не раздражаться. Говорить коротко и просто: «Вот сейчас мы вышли из кино, а сейчас идем в ресторан». На вопросы отвечать ласково и многообещающе: «Это лишь десятая часть того, что я тебе показал». Ваша сила в неопределённости. Враньё конкретное требует памяти. А память у таких женщин – единственное достоинство, кроме красоты.

– У меня кое-какое жильё в Испании. Будешь умницей, мы там тоже отдохнём.

– Ах, какой хитрый! – грозит пальчиком. Но обещает быть умницей, что означает – ещё чуть глупей.

Никакой определённости. А насчёт поездки в Испанию. Она должна быть умницей здесь, в России, во мгле и в тумане. Тогда семь дней на солнце можно будет устроить в каком-нибудь отеле, так как в доме у вас якобы ремонт, а дом в горах, и дорога туда разобрана. И тем не менее, пока она не стала умницей, путь к вашему сердцу лежит через запястья, через щиколотки, то есть через те места, куда надо собственноручно надевать золотые браслеты любви.

Никто из мыслителей не посоветует вам пренебрегать красотой глупости или глупостью красоты. Вы должны через это пройти и на это выйти. Ибо… Ах, ибо держать при себе какое-то время красоту – это удовольствие, престиж, зависть и открытые двери в любой кабинет. Если вы её научите там говорить. То есть вы должны предвидеть весь разговор там. А он непростой.

– Здравствуйте, Павел Григорьевич! Меня к вам послал… Это обязательно, но вначале мы насчёт помещения под офис… Он сказал – всё подписано. Остались вы. Если вы подпишете, то вы можете быть уверены. Это обязательно. Нет, нет, Павел Григорьевич. Сначала подпись… О!.. Вот так…

Дальше ей можно доверять. Она вывернется. Тем более кабинет служебный и по этой части опыт у неё огромный… Ах, вы ревнуете!.. Так постойте, вы что, любите? Тогда не читайте. Тогда всё это визуальное счастье – для вас. Только запаситесь гримом и бородой… Обнимаю…

«Я сейчас приведу тебе пример чистой любви…»

– Я сейчас приведу тебе пример чистой любви.

– Не приведёшь.

– Приведу.

– Не приведёшь.

– Приведу.

– Ну приводи.

– Стой здесь. Сейчас приведу.

В гостях у мужчины

А я при мужчинах не сплю. Вдруг зарежут. Мне нечего с ними делать в одной квартире. Я их боюсь. О чём с ними говорить? Куда он идёт? Откуда он пришёл? Что он ел? Что на нём?

Сам где-то стирал.

Если ему кто-то стирал, тем более не приходи.

Сам стирал – тем более.

Они что думают, что я буду это ихнее всё…

В общем, сам стирал, сам в нём… А сюда – не…

У меня эта мужская стирка вот здесь. Они же жмакают… Пожмакал, пожмакал и вывесил на балкон…

Оно ж у них всё одного цвета.

Потому что цветное, нецветное, джинсы, майки, платки, носки чёрные, сорочку белую – всё жмакают вместе.

И в этом результате он и ходит.

Всё чёрно-голубое: и нос такой, и зубы, и волосы, и туфли.

Всё в одном тоне.

В таком цвете только с балкона вниз головой.

Их, как самоубийцев, в четыре раза больше женщин.

И живут в среднем на двадцать лет быстрее.

А непроходимость пищеварения.

Он ж сам себе варит.

А потом это не может переварить.

Была у одного.

Он в кастрюле что-то размешивал на большом огне…

Сейчас, говорит, суп будем есть.

Живёт уже лет пять один.

Переходящий приз.

Раза три-четыре переходил из рук в руки.

Отсудил у кого-то комнату и кастрюлю из чёрного алюминия. И сковороду, где часть картошки снизу.

А духовку включил – сразу дым.

Там ещё ничего не было, а дым столбом. Гуся, говорит, тушил на Новый год.

– И как? – спрашиваю.

– Потушил – говорит. – Потушил.

А меня привлекал супом из авиаконверта горохового концентрата.

– Что ж, – я говорю, – вы такой дикий? Суп у вас пригорелый, и дымом из каждого угла.

– А, это… Сейчас встраним… Встраним!

Из туалета притащил дезодорант, вначале углы опрыскал, потом себя, потом меня, чтоб всё пахло одинаково.

Ну вы бы могли с этим гусем тушёным?

Я не говорю «лечь»… Не надо перебивать…

Меня этот запах пригорелой сирени…

У него и концентрат пригорел.

А он как пиджак снял… Господи!..

В двух галстуках оказался. Один на спине. Один на груди.

– Боже! – говорю. – Кто вас так?

Ну он забегал. Потом выпил и рассказывает.

Первый галстук надел и вспомнил, что не брился.

Задвинул его на спину, чтоб побриться.

Побрился, видит – без галстука…

Ну, достал из шкафа последний…

Хуже, что он свою наливочку предложил.

Он сам из чего-то гонит.

Дрожжи с кофием растворимым.

Потом туда, видимо, капает эту сирень.

Всё у него в этой сирени.

И суп.

И это кашне…

Ну он же его намотал.

Я ж после супа задерживаться не стала.

– Что же, – говорю, – вы его не постираете?

– Как же, это же, – говорит, – ангорская шерсть. Ещё от мамы.

Ему, наверное, лет шестьдесят… Я про кашне.