Наброски синим, зелёным и серым

Наступает четверг. Восемь часов вечера. Гости съезжаются. Его еще нет, но если он и опоздает на четверть часа, это еще не беда. В половине девятого ваша супруга врывается в кухню, где кухарка сообщает ей, что если через десять минут все еще нельзя будет подавать на стол, то она, кухарка, умывает руки, потому что ее кулинарные произведения — не гости и ждать больше не могут.

Вернувшись в столовую, ваша супруга намекает, что «семеро одного не ждут» и что если любезные гости желают кушать, то лучше дольше не медлить. В то же время она кидает вам такие взгляды, которые ясно говорят, что она винит вас: наверное, вы не так, как следовало, пригласили его, то есть не приняли во внимание его рассеянности и этим поставили и ее, свою жену, и самого себя, и гостей в такое неловкое положение.

Начался обед. За супом и рыбой вы развлекаете гостей, и вместе с тем оправдываетесь перед женою анекдотами об его феноменальной рассеянности. За следующими блюдами его пустое место наводит тень на весь стол, а за десертом беседа переходит на умерших родственников и знакомых. Вообще, весь обед и вечер испорчены.

В пятницу, в четверть девятого, он подкатывает к вашему подъезду и неистово звонит. Услыхав его громкий голос, разносящийся по передней, вы спешите к нему навстречу.

— Простите, опоздал чуточку! — извиняется он, крепко пожимая вам руку. — Такая досада: этот глупейший кэбмен повез меня сначала на площадь Альфреда, а потом…

— Бог с ним, с вашим кэбменом! — обрываете вы его, как давнишнего знакомого, с которым можно и не церемониться, и спрашиваете, чему вы обязаны видеть его у себя сегодня.

Вполне понятно, что после вчерашнего инцидента вы не питаете особенно нежных чувств к его виновнику, и потому ваш вопрос звучит не совсем вежливо.

Но он громко смеется, хлопает вас по плечу и весело восклицает:

— Как чему, да ведь вы сами же пригласили меня на сегодня обедать? Предупреждаю, что я голоден, как волк, и…

— В таком случае вам придется отправиться в ближайший ресторан, — отвечаете вы. — При всем желании сегодня я не могу накормить вас: мы давно уже пообедали.

— Давно пообедали?! Но ведь еще только начало девятого, а пригласили меня к восьми? — недоумевает он. — Это похоже на насмешку, и я…

— С большим правом это мог бы сказать о вас я, — снова прерываете вы его. — Я приглашал вас на обед в четверг, а не в пятницу. Вчера мы, — я с женою и нарочно приглашенные ради вас гости, — так долго прождали вас, что и обед был испорчен, и весь вечер пропал.

Он смотрит на вас с недоверием и потом бормочет упавшим голосом и с краскою смущения на лице:

— Неужели так?.. Почему же это я вообразил, что вы пригласили меня именно на пятницу?.. Гм… странно!

— А потому, — поясняете вы, — что если бы я приглашал вас на пятницу, то вы непременно запомнили бы либо четверг, либо субботу; таково уж свойство вашей удивительной памяти. Ведь вы собирались сегодня ехать в Эдинбург…

— Ах, бог мой! — восклицает он, взмахивая руками, — ведь и в самом деле я сегодня должен был ехать в Эдинбург…

И, не говоря больше ни слова, он как сумасшедший вылетает на улицу и благим матом зовет обратно только что отъехавший кэб.

Возвращаясь к себе в кабинет, вы размышляете о том, что теперь ему придется пропутешествовать до Шотландии в вечернем костюме и что утром ему придется приобрести для себя другое платье, и как будет трудно сделать это, потому что едва ли найдется готовое на его фигуру.

Но еще хуже складываются события, когда он сам приглашает гостей к себе. Помню, как однажды он позвал на свою дачу человек около двадцати, обещав угостить их чем-то необыкновенным, а вечером устроить «интересное» катанье на лодках, с музыкой и пением. Разумеется, он тут же и забыл о своем приглашении и был крайне изумлен, когда в назначенный день к нему нахлынула целая толпа разряженных гостей. Не припомню, как он тогда выпутался из петли, но знаю, что потом многие из приглашенных сделались его смертельными врагами.

В другой раз он предложил одному из наших знакомых, мистеру Холларду, прокатиться с ним и своей невестой, мисс Линой (кстати сказать, он состоял одновременно женихом трех девиц, но, находясь с одной, совершенно забывал о существовании двух остальных), в кабриолете. Холлард согласился, и они втроем укатили. Дело было в гостях у одного из его родственников. Мы, в ожидании возвращения катающихся, остались в доме, чтобы потом вместе пообедать. Часа через полтора вернулся один Холлард и с удрученным видом бросился в кресло.

— Что случилось? — спросил я, бывший с ним на короткой ноге.

— Ах, не стоит и говорить! — досадливо отмахнулся он.

— Однако в чем же дело? — приступили к нему другие. — Экипаж, что ли, опрокинулся?

— Нет, только… я…

Его нервы оказались сильно потрясенными, а язык — парализованным.

— Но что же случилось с вами-то? — продолжал приставать я, пока остальные только молча переглядывались.

Холлард попросил стакан воды, залпом выпил его и потом довольно связно рассказал свое приключение.

— Только что мы успели благополучно избежать столкновения с вагоном трамвая, — начал рассказчик, — как нужно было завернуть за угол… Вы знаете манеру нашего милейшего Мак-Кью (так звали чудака, подвиги которого я описываю) завертывать за углы: большою дугою, поперек улицы и с опасною близостью к противоположному фонарному столбу. Я уже не раз с ним ездил и привык к особенностям его езды; но на этот раз почему-то не приготовился к его эксцентричным поворотам, поэтому, при первом же таком повороте кабриолета, вдруг очутился сидящим посреди мостовой и окруженным толпою гогочущих зевак.

В подобных случаях всегда проходит некоторое время прежде чем человек поймет, где он и что с ним. Так и я. Пока я пришел в себя и поднялся на ноги, от кабриолета не осталось и следа. Между тем толпа зевак все увеличивалась, комментируя случившееся со мною на все лады и не стесняясь в сильных выражениях. С трудом протиснувшись сквозь это милое собрание гранильщиков лондонской мостовой, я догнал проходивший мимо трамвай и уже на нем вернулся сюда. Всего досаднее мне то, что ни Мак-Кью ни мисс Лина, очевидно, не заметили, на какую тяжесть облегчился их экипаж; они даже не оглянулись и продолжали мчаться вперед, словно у них все было в полном порядке. Неужели они оба могли забыть, что я сижу сзади них? А впрочем, — добавил Холлард, — мне всего досаднее на самого себя, зачем я, согласившись занять кучерское место, не настоял на том, чтобы мне были переданы и обязанности кучера. Я таких смелых и фантастических загибов за углы не делаю, и все обошлось бы вполне благополучно.

В тот же день, вечером, я встретил Мак-Кью в театре. Места у нас с ним были почти рядом, и лишь только он меня увидел, как шагнул ко мне чуть не через колени сидевших между нами двух почтенных дам и загрохотал на весь зал:

— А, это вы? Вот вас-то мне и надо! Боялся, что вы не приедете… Скажите, пожалуйста, брал я сегодня с собой молодого Холларда, когда отправился прокатиться с мисс Линой?

— Брали, — ответил я. — Ведь мы все вместе были у Холлардов, и вы оттуда…

— Вот-вот, то же самое говорит и Лина! — подхватил он, сияя во все лицо, точно бог весть какую новость узнал от меня. — Лина уверяет, будто мы брали его с собой, а я готов побожиться, что его совсем и не было у Холлардов.

— Нет, он был, и вы попросили его сесть на кучерское место, когда отправлялись кататься, но править стали сами и выронили его на каком-то углу, — напомнил ему я.

— Не может быть?! — рявкнул он на весь театр, возбудив негодование зрителей, действующих на сцене лиц и представителей полиции. — Я совсем этого не помню.

— Зато Холлард отлично помнит. Спросите его самого, — ответил я.

Все знакомые Мак-Кью были уверены, что ему никогда не удастся жениться, между прочим, уж по одному тому, что он ни за что не запомнит день, час, церковь и невесту; а если каким-нибудь чудом и запечатлеет все это в своей «решетчатой» памяти, то что-нибудь так напутает, что свадьба непременно расстроится. Многие даже думали, что Мак-Кью уже давно женат, только не помнит этого факта. Я сам был убежден, что если он еще не женат и свадьба каким-нибудь чудом состоится, то через несколько дней он все равно позабудет об этом.