Две твердыни

— Поклянешься? — еще раз спросил Фродо.

— Смеагол поклянется, — сказал вдруг Голлум без шипения, довольно чистым голосом и широко раскрыв глаза. — Смеагол поклянется на Сокровище.

Фродо выпрямился и когда начал говорить, опять удивил Сэма и словами, которые произносил, и суровым тоном.

— На Сокровище? И ты посмеешь? Ты на нем поклянешься, Смеагол? Эта клятва тебя свяжет. Но оно еще вероломнее тебя. Оно может по-другому перетолковать твои слова. Берегись, Смеагол.

Голлум скорчился на земле.

— На Сокровище, на Сокровище! — повторял он.

— Что обещаешь? — спросил Фродо.

— Что буду хороший, очень-очень послушный и хороший! — ответил Голлум. Потом заюлил, завыл, зашептал хрипло, будто сам уже боялся того, что говорил: — Смеагол поклянется, что никогда-никогда не выдаст ему. Никогда. Смеагол спасет. Только надо дотронуться. Одним пальчиком.

— Нет! — ответил Фродо, с жалостью, но сурово смотря на Голлума сверху вниз. — Ты хочешь его увидеть и тронуть, хотя знаешь, что, увидев, обезумеешь. Нет! Клянись так. Ты знаешь, где оно, знаешь, Смеагол. Оно перед тобой, но — без рук!

Сэму на мгновение показалось, что его хозяин вырос, а Голлум уменьшился. Высокая серая тень в эльфийском плаще стояла перед ним, это был могущественный повелитель, скрывавший сияние под серым облаком, а у его ног скулил жалкий пес. И вместе с тем в них было что-то, что их объединяло, связывало, чем-то они стали очень похожи и стали понимать мысли друг друга.

Голлум приподнялся и попытался дотянуться руками до груди Фродо, а сам все терся у его колен.

— Лапы прочь! — приказал Фродо. — Клянись!

— Клянусь, да, клянусь, — сказал Голлум. — Клянусь служить Хозяину Сокровища. Хозяин хороший, Смеагол хороший, голм-голм.

И вдруг опять расплакался, хватая зубами ногу возле веревки.

— Отвяжи его, Сэм, — сказал Фродо.

Сэм послушался очень неохотно. Голлум сразу вытянулся и тут же запрыгал, как дворняжка, которую крепко побили, а потом погладили. С этой минуты он как-то изменился. Меньше шипел, меньше хныкал, говорил, обращаясь к хоббитам, а не к себе самому. Съеживался и отступал при каждом неожиданном приближении Сэма, вздрагивал от прикосновения эльфийских плащей и старался держаться от них подальше. Вместе с тем всячески показывал свое расположение и старался подольститься. Когда Фродо или Сэм шутили, или Фродо ласково к нему обращался, Голлум от радости не то смеялся, не то кудахтал и нелепо взбрыкивал, а от строгих слов заливался слезами. Поэтому Сэм старался к нему не обращаться. Он доверял этой твари еще меньше, чем раньше, и новый Смеагол вызывал в нем большее омерзение, чем прежний Голлум.

— Ну, Голлум или как тебя там, — сказал он, когда отвязал веревку, — трогай! Месяц зашел, скоро ночь кончится. Пошли.

— Да-да, идем, — поддакнул Голлум, угодливо гримасничая. — Между Северным и Южным болотом только одна дорога. Я ее нашел. Орки там не ходят, орки не знают дороги. Орки боятся болота, далеко-далеко обходят. Ваше счастье, что вы пошли по этой дороге. Счастье, что встретили Смеагола. Смеагол вас поведет! — он отбежал на несколько шагов и вопросительно смотрел на хоббитов, как пес, который просит хозяев вывести его на прогулку.

— Подожди! — крикнул Сэм. — Не очень-то вырывайся вперед. Я иду за тобой, и у меня есть веревка.

— Не надо, нет! — испугался Голлум. — Смеагол поклялся!

Они пошли в темноту под холодными звездами. Сначала Голлум повел их на север, по дороге, вдоль стены, потом вдоль расщелины, которая круто повернула вправо, уходя от обрыва вниз по осыпи, прямо к большим болотам. Шли быстро и бесшумно. В огромной пустыне перед вратами Мордора была непроницаемая мгла и тишина.

Глава вторая. ПО БОЛОТАМ

Голлум шел резво, вытянув вперед голову на длинной шее, часто помогая себе руками. Сэму и Фродо приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него; но видно было, что он пока удирать не собирается, и когда хоббиты оказывались слишком далеко позади, он оборачивался и ждал. В том месте, где расщелина дальше всего уходила от горы, Голлум остановился.

— Здесь! — крикнул он, потом показал на юго-восток, в сторону болот. — Да, да, здесь дорога, вниз и дальше, дальше, вон туда!

В нос им ударил тяжелый запах гнили и сырости, перебивая ночную свежесть. Голлум полазал по краю расщелины и еще раз сказал: