Две твердыни

«Хорошо хоть, что ни одна половина мерзавца не знает, что мой хозяин на самом деле собирается сделать с Кольцом, — думал Сэм. — Если бы Голлум догадался, что господин Фродо хочет уничтожить его, новых приключений не пришлось бы долго ждать. Вонючка трясется от страха перед Врагом, а ведь он с ним как-то связан — или был связан, — так уж он скорее выдаст нас, чем допустит, чтобы Тот узнал, что он нам помогает. И наверняка предаст, чтобы его Прелесть не расплавилась в огне. Вот так мне кажется. Будем надеяться, что хозяин хорошо подумает, прежде чем решить. Голова у него мудрая, но сердце слишком доброе. А что у него на уме, — мне, простому Гэмджи, ни за что не догадаться. Уж такой он».

Фродо медлил с ответом Голлуму. Пока Сэм ломал голову, размышляя о событиях, и путался в сомнениях, Фродо стоял, устремив взгляд на черные утесы прохода Кирит Горгор. Яма, в которой они притаились, была вырыта в склоне длинного отрога, долина теперь лежала перед ними. В свете утра ясно были видны серые, пыльные дороги, расходящиеся от Врат Мордора. Одна из них вела прямо на север; другая шла к ближайшему восточному отрогу, вилась вдоль Пепельных Гор и терялась в утренней дымке; третья крутой петлей огибала западную сторожевую башню, потом круто сворачивала к югу и пропадала в плотной тени западного склона Сумрачных Гор.

Переведя взгляд на ту сторону, Фродо скорее угадал, чем увидел какое-то движение. Будто подходило огромное войско, скрытое расстоянием и туманом, тянущимся от болот. Далеко-далеко поблескивали шлемы и копья, вдоль дороги двигались конные отряды. Фродо вспомнил вид, открывшийся ему несколько дней назад с Амон Хена. Как давно это было! Теперь он понял, что надежда, на краткий миг осветившая его сердце, была обманной. Трубы не звали в бой, а играли приветственный марш. Это не гондорцы шли на штурм Черной Крепости, и не павшие рыцари восставали, чтобы отомстить за давние обиды. Очевидно, люди из разных племен, разбросанных на восточных равнинах, собирались по зову своего Властелина в единую силу и шли к Стальным Вратам, чтобы влиться в и без того мощную мордорскую армию.

Оценив положение и сообразив, что он стоит на освещенном месте близко от врага, Фродо надвинул на голову тонкий серый капюшон и сполз в яму, а потом повернулся к Голлуму:

— Хорошо, Смеагол, еще один раз я тебе поверю. Кажется, судьба велит мне сейчас принять твою помощь, а тебе та же судьба велит помочь хоббиту, к которому ты раньше относился как нельзя хуже. Пока ты сослужил мне верную службу и сдержал слово. Могу повторить, — добавил он, посмотрев на Сэма, — что дважды мы были в твоей власти, и ты ничего плохого нам не сделал. Ты даже не попытался отобрать у меня то, чего давно желаешь. Если бы так было в третий раз! Но предупреждаю тебя, Смеагол, — ты в опасности.

— Да-да, господин! — ответил Голлум. — Мы в ужасной опасности. У Смеагола кости дрожат от страха, но он не убегает. Надо помочь доброму хоббиту.

— Я говорю не о той опасности, которая нам всем грозит, — продолжал Фродо. — Есть другая, которой подвергаешься ты один. Ты поклялся на том, что называешь Сокровищем. Помни! Сила этого Сокровища тебя связывает и вынуждает держать слово, но она же может обмануть и погубить тебя. Ты уже ей поддаешься. Ты начинаешь изменять. Ты выдал себя, произнес: «Верни Сокровище Смеаголу». Никогда так больше не говори! Не позволяй этой мысли угнездиться у тебя в голове. Ты его никогда не вернешь. А если будешь его желать, плохо кончишь. Повторяю: никогда не вернешь. Я надену его на палец в минуту крайней опасности, Смеагол; ты давно в его власти, и если я надену его и прикажу, ты все исполнишь. По моему приказу ты прыгнешь в пропасть или бросишься в огонь. А мой приказ таким и будет. Берегись и помни!

Сэм смотрел на Фродо с почтением и удивлением. В глубине души он считал, что непонятная доброта хозяина исходит от некоей слабости характера. Он нисколько не сомневался, что господин Фродо умнее всех на свете (не считая Гэндальфа и старого Бильбо), но думал, что с Голлумом тот возится зря.

Голлум тоже, оказывается, ошибался в его хозяине и принимал доброту за глупость. Неожиданная речь хоббита его поразила. Он упал на землю и забулькал что-то непонятное, изредка повторяя: «Хороший господин, добрый».

Фродо терпеливо подождал, а потом сказал, уже не так строго:

— Ну теперь, Голлум, или Смеагол, если хочешь, чтобы тебя так называли, говори, где другая дорога, и объясни мне, если сможешь, достаточно ли она надежна, чтобы ради нее сворачивать с прямого пути. Говори быстро, я спешу.