Содружество кольца

Они с трудом угадывали тропу и очень устали. Ноги словно свинцом налились. Непонятные вкрадчивые звуки слышались из кустов и камышей со всех сторон. А когда они поднимали глаза вверх, к бледному вечернему небу, то видели странные рожи, которые кривились в темных ветках и усмехались им с крайних деревьев мрачного Леса. Им начинало казаться, что все вокруг ненастоящее и они, спотыкаясь, бредут в зловещем сне, после которого не наступит пробуждение.

Ноги почти перестали их слушаться, когда они заметили, что земля под ними потихоньку поднимается. Река замурлыкала, зажурчала по камням, и они различили в темноте белую пену маленького водопадика. Деревья внезапно кончились, туман прервался. Они вышли из леса на широкий луг. Речка здесь превратилась в веселый тонкий ручеек, который поблескивал под звездами, уже высыпавшими на небосвод.

Трава под ногами стала мягкой и короткой, словно ее подстригали. Деревья и кусты на окраине Леса позади стояли очень ровно, как подрезанные ножницами. Дорожка была уже гладкой, ровной, обложенной камнями по сторонам. Она вилась, как улитка, на горку, где на серебристой под звездным светом траве стоял дом с освещенными окнами. Тропка весело подбежала к дому.

За ним серым гребнем вставала невысокая обнаженная вершина, а дальше — темные силуэты Могильников на фоне ночного неба на востоке.

Все поспешили вперед, хоббиты и пони. Половина усталости прошла, половины страхов как не бывало.

Навстречу им выкатилась песня:

•      Хей-дол! Динга-дон!
•      Эгей, веселей, прыг-да-скок, ребятки!
•      Пони, хоббиты, сюда! В гости к нам идите!
•      Будем вместе песни петь, будем веселиться!

А потом прозвенел другой голос, чистый, юный и вечный, как весна, как радостно поющая вода в горах, сбежавшая в ночь из яркого утра:

•      Будем вместе песни петь! Начинайте песню
•      О луне, тумане, звездах, солнце в поднебесье!
•      О дождях и светлых тучах, почках и росинках,
•      Пойте с Томом Бомбадилом вместе с Золотинкой!
•      Ветер склоны овевает, вереск на вершинах,
•      Камыши в речных затонах, лилии в долинах!

Под эту песню хоббиты встали на пороге, и золотой свет облил их.

Глава седьмая. В ДОМЕ ТОМА БОМБАДИЛА

Четыре хоббита перешагнули широкий каменный порог и остановились, хлопая глазами, — они попали в залитую светом длинную комнату. Несколько ламп свисало с потолочных балок, а на темном полированном столе горело множество высоких желтых свечей.

В дальнем конце комнаты лицом к двери в кресле сидела женщина. Длинные золотистые волосы струились по плечам; платье на ней было зеленое-зеленое с серебристыми искрами, как молодой тростник в росе, а пояс золотой, в форме цепочки из узких листьев. В широких глиняных сосудах у ее ног плавали белые водяные лилии и кувшинки, так что, казалось, она сидит посреди пруда.

— Входите, добрые гости! — сказала она, и хоббиты сразу узнали только что слышанный серебряный голос.

Они сделали несколько робких шагов вперед и принялись низко кланяться, чувствуя странную неловкость, словно постучались в сельский дом попросить напиться, а дверь им открыла юная и прекрасная эльфийская королева. Но прежде чем они успели сказать хоть слово, она легко вскочила и, смеясь, устремилась к ним, пробежав, кажется, прямо по кувшинкам. Легким ветерком в цветущих прибрежных травах прошуршало ее платье.

— Будьте как дома, милые гости! — сказала женщина, беря Фродо за руку. — Смейтесь и веселитесь! Я Золотинка, Дочь Реки!

Потом она легким шагом прошла мимо них, закрыла дверь, встала к ней спиной, раскинув белые руки.

— Не пустим Ночь! — сказала она. — Вы, наверное, еще боитесь темных теней, глубоких вод, тумана и не укрощенных лесных жителей. Не бойтесь! Нынешнюю ночь вы проведете под кровом Тома Бомбадила.

Хоббиты восхищенно смотрели на нее; она как бы в ответ одарила улыбкой каждого.

— Прекрасная госпожа Золотинка! — произнес, наконец, Фродо, чувствуя непонятную приподнятость. Он стоял, очарованный ее голосом почти так, как раньше, когда слушал песни эльфов. Но не совсем так: радость была не такой острой, и не такой длительной, и не такой возвышенной, однако глубже и понятнее смертному сердцу. Голос был удивительный и незнакомый, но не чужой.