Восходящее солнце

«Такова свободная пресса.»

«Эй, не надо», сказал Кен, «сейчас не время для школьной чепухи. Ты же знаешь правила игры. Американская пресса сообщает о преобладающем мнении. Преобладающее мнение – это мнение группы, стоящей у власти. Власть теперь у японцев. Пресса делает свое обычное дело. Просто поберегись.» «Поберегусь.»

«А когда решишь, что надо отправить посылку, звони не раздумывая.»

* * *

Мне хотелось поговорить с Коннором. Я начал понимать, отчего Коннор встревожился, и почему он хотел побыстрее завершить расследование. Потому что хорошо выстроенная машина намеков – страшная вещь. Искусный и опытный мастер интриг – а Крыса был искусен – может устроить так, что каждый день будет появляться новая история, хотя в действительности вообще ничего не происходит. Печатается заголовок: «Большое жюри не решается обвинить полицию», когда на самом деле большое жюри еще вовсе не собиралось. Однако, люди день за днем видят заголовки и приходят к своим собственным заключениям.

Дело в том, что способ впиться всегда найдется. Под конец компании очернения, если вашего субъекта нашли ни в чем не запятнанным, все еще можно соорудить заголовок: «Большому жюри не удалось обвинить полисмена», или «Районный прокурор не желает возбуждать дело против обвиняемого копа». Сами такие заголовки не хуже обвинений.

И нет никакого способа уклониться от нескольких недель отрицательной прессы. Обвинения запоминает каждый. Опровержений никто не помнит. Такова человеческая натура. Если вас обвинили, то потом тяжело вернуться к норме. Стало страшновато, у меня возникло очень гнусное ощущение. Въезжая на автостоянку возле физического факультета УЮК, я был поглощен собственными мыслями, когда снова зазвонил телефон. Это был помощник шефа Олсон. «Питер?»

«Да, сэр.»

«Уже почти десять. Думаю, тебе пора быть здесь и положить ленты на стол. Ты мне обещал.»

«У меня затруднения с копированием.»

«Ты этим занят?»

«Конечно. А в чем дело?»

«Потому что из звонков, полученных мною, следует, что ты не бросил свое расследование», сказал Джим Олсон. «За протекший час ты задавал вопросы в японском исследовательском институте. Потом ты допрашивал ученого, который там работает. Ты смотался на какой-то японский семинар. Говори прямо, Питер: расследование закончилось или нет?»

«Конечно закончилось», сказал я. «Я просто пытаюсь скопировать ленты.»

«Давай побыстрее», сказал он.

«Хорошо, Джим.»

«Ради блага всего департамента и всех в отдельности – я хочу, чтобы все это закончилось.»

«Хорошо, Джим.»

«Я не хочу потерять контроль за ситуацией.»

«Я понимаю.»

«Надеюсь, что так», сказал он. «Делай копии и тащи сюда свою задницу.»

И он повесил трубку.

Я припарковал машину и вошел в здание физфака.

* * *

На верху лекционного зала я ждал, когда Филип Сандерс закончит лекцию. Он стоял перед черной доской, покрытой сложными формулами. В зале было около тридцати студентов, большинство сидело внизу перед доской. Я видел макушки их голов.

Доктору Сандерсу было около сорока лет, один из тех энергетических типов, что находятся в постоянном движении, расхаживают взад и вперед и пишут уравнения на доске короткими выразительными тычками мелом, говоря об «определении отношения сигнальных ковариантов» и о «полосе шума факториала дельта». Я не мог назвать науку, которой он учит. В конце концов я пришел к выводу, что должно быть это электротехника.

Когда зазвонил звонок, студенты встали и стали укладывать сумки. Я был поражен: почти все в классе были азиатами, и парни и девушки. Те, что не с Востока были индусами и пакистанцами. Из тридцати студентов только трое были белыми.

«Верно», сказал позднее Сандерс, когда мы по коридору шли в его лабораторию. «Тема, вроде „Физики-101“, не привлекает американцев. Уже много лет. Промышленность совсем не может их найти. Мы были бы уже по уши в дерьме, если бы не существовало азиатов и индусов, которые приезжают сюда на докторантуры по математике и инженерному делу, а потом работают на американские компании.»

Мы сошли вниз несколько пролетов и повернули влево. И оказались в подвальном коридоре. Сандерс шел быстрым шагом. «Трудность в том, однако, что это меняется», продолжал он. «Мои азиатские студенты начали уезжать домой. Корейцы возвращаются в Корею. И тайваньцы. Даже индийцы возвращаются домой. Стандарты жизни в их странах растут и теперь дома больше возможностей. Некоторые из этих стран имеют громадное число хорошо обученных людей.» Мы живо спустились еще на пролет. «Вы знаете, в каком городе мира самое большое число докторов по физике на тысячу человек населения?»

«Бостон?»

«Сеул, Корея. Подумайте об этом, когда мы ворвемся в двадцать первый век.»

Теперь мы шли по другому коридору. Потом на короткое время оказались снаружи на солнечном свете, прошли по асфальтовой дорожке и вошли в другое здание. Сандерс поглядел через плечо, словно боялся потерять меня. Но говорить не переставал.

"А если иностранные студенты уедут домой, у нас не будет достаточно инженеров для американских исследований, чтобы творить новую американскую технологию. Тут простой баланс. Нет в нужном количестве тренированных людей. Даже большие компании вроде ИБМ начинают помаленьку испытывать трудности.

Обученных людей попросту не существует. Осторожно, дверь." Дверь крутнулась в мою сторону. Я вошел внутрь и сказал: «Но если здесь имеются все возможности для работы с высокой технологией, разве это не привлекает студентов?»

«Привлекает, но не так, как инвестиционные банки или юриспруденция.» Сандерс засмеялся: «Америке может недоставать инженеров и ученых, однако мы первые в мире по производству адвокатов. Половина адвокатов всего мира находится в Америке. Только представить.» Он покачал головой. «У нас четыре процента мирового населения и восемнадцать процентов мировой экономики. И у нас же пятьдесят процентов адвокатов. И каждый год из юридических школ выплывают еще тридцать пять тысяч. Вот куда направлена наша продуктивность, вот где наш национальный центр интереса. Половина наших TV-шоу толкует об адвокатах. Америка превращается в Страну Адвокатов. Все выдвигают друг другу иски. Все друг друга оспаривают. Все в судах. Ведь, кроме всего, трем четвертям миллиона американских адвокатов надо же хоть чем-то заниматься. Они обязаны как-то заколачивать свои триста тысяч в год. Другие страны думают, что мы спятили.»

Он открыл дверь ключом. Я увидел надпись от руки: «Лаборатория продвинутой обработки образов» и стрелку. Сандерс повел меня по длинному коридору.

«Даже наши самые яркие ребята плохо обучены. Самые лучшие американские дети сегодня на двенадцатом месте в мире после промышленных стран Азии и Европы. А ведь это наши лучшие студенты. На дне гораздо хуже. Треть выпускников школ не может прочесть расписание автобусов. Они неграмотные.» Мы дошли до конца коридора и повернули направо. «Ребята, которых я вижу, ленивы. Никто не хочет работать. Я учу физике. Чтобы стать мастером нужны годы. Но все дети хотят одеваться как Чарли Шин и сделать миллион долларов еще до того, как стукнет двадцать восемь. Единственный способ сделать такие деньги – это юриспруденция, инвестиционные банки, Уолл-Стрит. То есть, места, где идет игра бумажными доходами, что-то за ничего. Именно этого в наши дни хотят дети.»

«Может, только в УЮК?»

«Всюду, поверьте мне. Они все смотрят телевизор.» Он распахнул еще одну дверь. Еще один коридор. В нем было сыро и затхло.

«Знаю, знаю, я старомоден», сказал Сандерс. «Я все еще верю, что каждое человеческое существо для чего-то предназначено. Вы для чего-то предназначены. Я предназначен для чего-то. Просто живя на этой планете, нося одежду, которую мы носим, делая работу, которую мы делаем, мы все предназначены для чего-то. И в этом маленьком уголке мира», сказал он, «мы предназначены возиться с телепакостью. Мы анализируем теленовости и видим, где они побывали со своей лентой. Мы анализируем TV-клипы…» Сандерс вдруг остановился.