Близкие люди

А теперь вот стоит над кучей выстиранного белья и третий час возит утюгом.

Туда-сюда. Сюда-туда.

От этой работы запросто можно спятить.

Интересно, как люди работают в прачечных? Или там вручную никто ничего не гладит? Или их оттуда пачками отвозят в сумасшедший дом?

Все утро она ждала, что позвонит Павел Степанов и скажет, что, как обычно, должен уехать и ей придется посидеть с Иваном. Она сначала выскажет ему все, что думает, и даже еще немного сверх того, а потом соберется и поедет на станцию метро «Китай-город», в тихий центр, где весенним днем совсем мало народу, и пойдут они с Иваном гулять на Чистые пруды, а может, поедут куда-нибудь…

Павел Степанов не позвонил, и она третий час гладит белье.

Туда-сюда. Сюда-туда.

Как бы узнать, разобрался он со всеми своими убийствами, подозрениями и той девицей, о которой сказал: «Она близкий человек»? Или все еще продолжает мучиться?

Иногда у него сильно болит голова.

Однажды Ингеборга своими глазами увидела, как боль грызет его голову изнутри, хотя он не жаловался. Он поздоровался с ней, швырнул портфель, прошел мимо и лег па диван, как был, в пиджаке и ботинках. Лицо у него было желтое и кое-где серое, а глаза совсем больные.

Иван моментально полез на него, стал тянуть за галстуки за руку, что-то громко рассказывать из своих сегодняшних событий — он лежал неподвижно, как мертвый, и Ингеборга Ивана забрала. В тот вечер они дольше обычного читали «Трое в лодке», и Ингеборга против воли прислушивалась к звукам в глубине квартиры — тяжелым шагам, шуму воды в трубах, свисту чайника. Там, в глубине квартиры, Павел Степанов пытался как-то сосуществовать со своей головной болью.

Потом он заглянул к ним и неловко буркнул: «Спасибо».

Все-таки нормально общаться с ним было совершенно невозможно.

Ингеборга свернула льняную простыню. Раз и еще раз. И еще прошлась утюгом по гладкой, приятно пахнущей ткани.

Почему ее тянет нормально общаться с Павлом Степановым? Зачем ей с ним общаться? Он совершенно ее не интересует — неприятный, вздорный, вечно всем недовольный человек из другого мира.

Или интересует?

Да. Наверное, интересует.

Сильно струсив, Ингеборга дернула утюг за электрический хвост и выдернула его из розетки. Хвост болтался у нее в руке, толстый, белый, с солидной блестящей вилкой.

Чем этот интерес может ей грозить? Ничем — если она станет жестко и правильно себя вести.

Никаких контактов, кроме согласований расписания для Ивана. Никакого сочувствия. Ей не может быть дела до того, болит у него голова или нет и как он при этом выглядит. Никакого печенья. Правда, печенье любит Иван — не столько есть, сколько печь, но Иван вполне может обойтись и без печенья. Никакого интереса к его делам, пусть хоть всех его работников спихнут в котлован.

Это она сможет. У нее железный прибалтийский здравый смысл и отличное самообладание. Вполне можно и не крутить в воздухе толстым белым шнуром, рискуя попасть по чему-нибудь стеклянному.

Вот тебе и самообладание.

Звонок в дверь раздался так неожиданно, что Ингеборга вздрогнула и уронила шнур.

Господи, к ней никто не может прийти днем в субботу!

Лучшая подруга Катя Максимова знает, что две субботы из трех Ингеборга проводит в обществе своего подопечного, а третью пытается разгрести накопившиеся домашние дела. На сегодня выход в свет — то есть в ближайший дешевый ресторанчик — у них не запланирован, следовательно, это не Катя.

В этот момент Ингеборге почему-то пришло в голову, что это может быть только Павел Степанов. Не было никаких оснований так думать, и все же она была совершенно уверена, что это он.

Прибалтийский здравый смысл трусливо забился в самый угол и трясся там мелкой дрожью. Ингеборга мрачно глянула на себя в зеркало — джинсы, майка — слава Богу, чистая! — голову она еще утром помыла, — и решительно открыла дверь, даже не спросив, кто там.

За дверью не было никакого Павла Степанова.

Она с трудом перевела дух. За дверью мялся историк Валерий Владимирович со скромным букетом каких-то трудноопределимых цветочков.

— Здравствуйте, Ингеборга, — сказал историк сердечно, — я несколько раз звонил. Но вас никогда нет дома.

— Я все время на работе, — буркнула несколько ошарашенная Ингеборга, — проходите.

Почему-то теперь она решила, что в школе приключились какие-то неприятности, непосредственно с ней связанные, и историка послали, чтобы выяснить с ней отношения. И еще она очень рассердилась на Павла Степанова.