Близкие люди

Чашка мелко дрожала у нее в руке, кофе плескался о белые фарфоровые берега. Степан отвернулся, чтобы этого не видеть.

Господи, еще три дня назад он мечтал на ней жениться и был совершенно уверен, что, если женится, все в его жизни и в жизни его сына наконец-то встанет на свои места, а она так хладнокровно обманула его!

— Ну ладно, — сказал Чернов торопливо. Он опасался, что Саша чем-нибудь себя выдаст, и тогда положение будет не спасти, — раз так, то я первый отчитываюсь. Значит, уехал я часа в три прямиком на Профсоюзную. Там я с Полуйчиком лаялся часов до пяти, наверное. До полседьмого скакал по этажам, смотрел, кто чем занимается. Потом поехал на дачу.

— Куда? — переспросил Степан недоверчиво. Он отлично знал, что Черный дачу свою ненавидит и почти никогда на ней не бывает. Дача была передана в полновластное тещино владение, а Чернов в нее только деньги вкладывал.

— На дачу я поехал, на дачу, — повторил Чернов, несколько повысив голос, — чего это ты так изумился? Я с женой в очередном разводе.

— Внеплановом? — удивился Степан. Про семейную жизнь Чернова он тоже все знал. — Вроде у вас развод по плану на начало лета намечался?

— Намечался на начало, а получился сейчас. Но мы из графика не выйдем, мы в начале лета опять разводиться начнем…

У них был такой юмор, и всю жизнь они отлично понимали друг друга.

Ну и как жить, если подозревать даже самых близких?

Таких близких, как Черный, который хоронил Степанову мать, взяв на себя все, что нужно в таких случаях. Степан беспробудно и мрачно пил, а черновские родители на своих шести сотках откармливали клубникой его сына Ивана.

Как жить, если окажется, что он, Павел Степанов, тридцати восьми лет от роду, ничего не знает о жизни и о людях вокруг него?!

— Сашка позвонила, когда я уже почти к дому подъехал. От Профсоюзной до моей дачи как раз полтора часа езды, ну и я в магазин заезжал, за водкой там, за колбасой… Я повернул и в обратную сторону поехал. Вот и все дела. Остальное при тебе происходило.

Степан зачем-то потрогал плоскую голову рабочего, к которой была намертво прикручена каска.

— Белов, теперь ты.

— Ну ты даешь, Степ… Ладно. Дознание так дознание. Я приехал из Сафонова где-то около часа. Потом обедал. Потом поехал в «Линию график». — Так называлось агентство, которое разрабатывало фирменный стиль для «Строительных технологий». Агентство было не из последних, поэтому, как правило, не гора шла к Магомету, а именно Магомет к горе. — Там я с дизайнерами кофе пил часа три, наверное. Кофе пил и макеты смотрел. Шесть забраковал, а четыре тебе привез на согласование, вон они в портфеле лежат, можешь проверить, раз уж у нас дознание… Потом в офис вернулся и до полвосьмого бумажки разбирал. Потом уехал.

— Домой?

— Нет, — буркнул Белов и покосился на Петровича, который сидел в кресле, сдвинув пятки по стойке «смирно», и курил из деликатности в кулак. От его сигарет в комнате образовалась нестерпимая махорочная вонь. — К любовнице. Надеюсь, ее телефон ты у меня требовать не будешь?

— Пока не буду, — пообещал Степан. По крайней мере Белов не врал. — А бумажки ты где разбирал? Тут или в переговорной?

Иногда, чтобы не видеть физиономий друг друга, они усаживались с «текучкой» в переговорной.

— Тут, конечно. Вас не было никого, все тихо было, спокойно…

— Дверь, когда уезжал, за собой запер?

— Я ее всегда за собой запираю. Тем более я знал, что никто из вас уже не вернется.

— Сашка?

Она встрепенулась и посмотрела на Степана несчастными и отчаянными глазами. Платиновые волосы были заправлены за уши. Уши горели малиновым огнем и казались до того раскаленными, что Степану захотелось убрать от них волосы подальше — как бы не вспыхнули.

Черт побери все на свете!..

— Я была здесь, — сказала она и зачем-то взглянула на Чернова, — я была здесь целый день. Из своего кабинета почти не выходила. Когда пришли уборщицы, полчаса с ними проговорила. На них программисты жалуются, что они от усердия все время шнуры из гнезд выдирают, и компьютеры «виснут». Ну вот… Потом представительские расходы считала, что-то мне показалось, что мы очень много за март истратили, запуталась совсем, снова начала… А потом откуда-то дым повалил, и Миша прибежал Калинин, программист, сказал: «Сашка, кажется, мы горим!» Я выскочила в коридор, ну а дальше все известно…

— Петрович, — попросил Степан, — возьми ты, Христа ради, пепельницу! Ты бы еще в карман стряхивал, честное слово!