Вторая Академия (Второе Основание)

– Аркадия! – изумленно вскрикнул отец. – Кто вы такой, сэр?

Пеллеас облегченно вскочил на ноги.

– Доктор Торан Дарелл? Я – Пеллеас Антор. Надеюсь, вам сообщили обо мне. По крайней мере… так утверждает ваша дочь.

– Утверждает моя дочь?

Он, нахмурившись, взглянул на Аркадию, но она встретила его испытующий взгляд широко раскрытыми невинными глазами.

Доктор Дарелл вынужден был признаться:

– Да, я вас ждал. Пожалуйста, пройдемте со мной. Он шагнул к двери, но оглянулся и в следующий момент был рядом с принтером. Аркади рванулась за ним. Отец мягко упрекнул ее:

– Ты все время оставляешь его включенным, Аркадия.

– Папа! – обиженно вскрикнула она. – Это возмутительно! Настоящий джентльмен никогда не станет читать чужие письма, особенно если это «говорящее письмо»!

– Ах-ах! – покачал головой отец. – Но «говорящее письмо» написано в присутствии незнакомого мужчины в твоей спальне. Должен же я блюсти твою нравственность.

– Елки-палки, да ничего такого не было!

Пеллеас неожиданно расхохотался:

– Было, было, доктор Дарелл! Юная леди пыталась обвинить меня в самых тяжких грехах, поэтому я настаиваю, чтобы вы все прочитали, чтобы моя совесть была чиста.

– О! – вскричала Аркадия, с трудом сдерживая слезы. Даже собственный отец ей не доверял. А еще этот проклятый принтер! И надо же было этому идиоту влезть в окно – конечно, из-за него она и забыла выключить устройство. А теперь отец наверняка начнет читать ей мораль по поводу того, что можно и чего нельзя делать юным леди. А юной леди только останется, что горько вздохнуть и умереть от горя.

– Аркадия, – начал отец, – меня просто поражает, как юная леди…

Она так и знала, так и знала…

– …может вести себя так бесцеремонно с человеком, который намного старше ее.

– А с какой стати ему понадобилось лезть ко мне в окно? Имею я право защищать свою собственность или нет? Теперь еще придется заново переписывать это треклятое сочинение!

– Во всяком случае, ты не должна была предлагать ему лезть в твое окно. Нужно было сразу позвать меня. В особенности если ты знала, что я его жду.

Она вызывающе сощурилась.

– Вот уж – нашел кого ждать. Если он все время собирается в окна влезать, то любое дело испортит.

– Аркадия, здесь никого не интересует твое мнение по вопросам, в которых ты ничего не понимаешь!

– Я не понимаю? Отлично понимаю! Дело во Второй Академии, вот в чем!

Все молчали. Даже у самой Аркадии противно засосало под ложечкой.

Доктор Дарелл мягко поинтересовался:

– С чего ты взяла?

– Ни с чего. Только неоткуда больше взяться такой таинственности. Можешь не беспокоиться, я не проболтаюсь.

– Мистер Антор, – пробормотал Дарелл, – я вынужден просить у вас прощения за все происходящее.

– О, что вы, не за что, – глухо отозвался Антор. – Не виноваты же вы, в конце кондов, в том, что ваша дочь вступила в общение с темными силами… Вы не будете возражать, если я задам ей один вопрос, прежде чем мы уйдем? Мисс Аркадия…

– Что вам угодно?

– Почему вы считаете, что влезать в окно глупее, чем войти в дверь?

– Да потому что сразу становится ясно, что вы что-то скрываете, глупец! Если у меня есть тайна, я не стану заклеивать себе рот пластырем, чтобы все до одного догадались, что я боюсь проболтаться. Наоборот, я говорю столько же, сколько обычно, но совсем о другом. Вы когда-нибудь читали афоризмы Сальвора Гардина? Надеюсь, вы знаете, что он был нашим первым мэром?

– Да, знаю.

– Ну так вот, он говорил, что только та ложь хороша, за которую не стыдно. А еще он говорил, что не все должно быть правдой, но все должно выглядеть правдиво. Ну так вот: когда вы влезаете в окно, это как раз та самая ложь, за которую стыдно и которая правдиво не выглядит.

– Ну а вы как поступили бы на моем месте?

– Если бы я была на вашем месте и мне нужно было познакомиться с моим отцом или посетить его по крайне секретному делу, я бы познакомилась с ним совершенно открыто и встретилась совершенно легально. И тогда, когда бы все знали, что ваши отношения с моим отцом сами собой разумеются, вы бы сохранили свою тайну в целости и сохранности и никому в голову не пришло бы вас в чем-то заподозрить.

Антор оторопело смотрел на девочку. Потом отвел взгляд в сторону. Откашлявшись, он сказал Дареллу:

– Пойдемте, доктор. Мне нужно подобрать в саду свой портфель. Нет, еще одну минутку. Только один вопрос. Аркадия, у тебя ведь нет под кроватью бейсбольной биты, правда?

– Нет, конечно!

– Ха! Я так и думал!

Доктор Дарелл остановился на пороге.

– Кстати, Аркадия, когда будешь переписывать сочинение, постарайся избежать этих туманных намеков на свою бабушку. Я считаю, что вполне можно выпустить эту часть.

Он и Пеллеас молча спускались по лестнице. Гость осторожно поинтересовался:

– Извините, сэр… Сколько ей лет?

– Позавчера исполнилось четырнадцать.

– Четырнадцать? Более милосердный… Скажите, она вам говорила когда-нибудь, что в один прекрасный день выйдет замуж?

– Нет, пока не говорила.

– Знаете, когда она об этом объявит, лучше сразу пристрелите жениха.

Молодой человек без тени юмора смотрел в глаза хозяина.

– Я говорю совершенно серьезно. С ней и сейчас-то страшно, а когда ей будет двадцать… нет, не завидую я ее жениху. Ради бога, только не обижайтесь.

– Я и не обижаюсь. Я понимаю, о чем вы говорите.

А наверху объект столь тонкого психоанализа – усталая, обиженная Аркадия – сжала в руке микрофон и продиктовала полусонным голосом: «Будущеепланаселдона». Принтер невозмутимо снабдил эту абракадабру соответствующим количеством изящных заглавных букв, и на бледно-сиреневом листе появилось название:

«Будущее Плана Селдона».

Глава восьмая

План Селдона

Представьте себе комнату!

Где конкретно она находилась, сейчас неважно. Достаточно будет сказать, что в этой комнате – больше, чем где бы то ни было – существовала Вторая Академия.

Эта комната на протяжении столетий была колыбелью чистой науки, но в ней не было ни одного из тех приспособлений, которые мы привыкли видеть в лабораториях ученых. Здесь обитала наука, оперирующая только математическими понятиями, – так работали древние мыслители в доисторические времена, когда человек еще не шагнул за пределы своего собственного знакомого мира.

Итак, во-первых, в комнате находился защищенный силой психоисторической пауки, которую до сих пор не смогла победить вся объединенная физическая мощь Галактики, Главный Радиант – вся суть, вся полнота Плана Селдона.

Во-вторых, в комнате находился человек – Первый Оратор.

Он был двенадцатым в череде главных хранителей Плана, а титул его означал единственное: на встречах руководителей Второй Академии за ним было первое слово.

Его предшественник победил Мула, но ошибка, допущенная во время этой чудовищной схватки, до сих пор сказывалась – прямая линия была искривлена…

Уже двадцать пять лет он и его сотрудники пытались вернуть Галактику, населенную упрямыми, глупыми людьми, назад, на верную дорогу. Это было чудовищно трудно.

Первый Оратор взглянул на робко открывшуюся дверь. Все время, пока он в одиночестве вспоминал о напряженнейшей борьбе, которая медленно и неизбежно шла к развязке, – все это время он не забывал о том, кто должен был прийти к нему. О юноше, Студенте, одном из тех, кому суждено было когда-то победить в этой борьбе.

Молодой человек неуверенно остановился па пороге. Первый Оратор встал, подошел к нему и провел его в комнату, мягко положив руку на его плечо.

Студент смущенно улыбнулся, и Первый Оратор улыбнулся ему в ответ.

– Во-первых, я должен объяснить тебе, почему ты здесь.

Они сидели друг против друга за письменным столом и разговаривали так, как принято разговаривать только во Второй Академии.

Речь – изначально – была средством, которое человек разработал для передачи своих мыслей и эмоций. Средство это далеко от совершенства, Решив, что определенные звуки и комбинации звуков должны выражать определенные нюансы мышления, человек создал метод коммуникации, который, однако, за счет своей громоздкости свел на нет всю тонкость мозговой деятельности, превратив ее в грубые голосовые сигналы.