Некуда

После его отъезда Евгения Петровна в десятый раз принялась расспрашивать старуху о житье Лизы и все никак не брала в толк ее рассказа.

– Я и сама, друг мой, ничего не понимаю, что это они делают, – отвечала няня, покачивая на коленях двухлетнего сынишку Евгении Петровны.

– Поедем к ней, няня!

– Поедем, душа моя, пожалуйста, поедем!

Евгения Петровна накинула бурнус и вышла со старухой. Через час они остановили своего извозчика у дома ассоциации.

– Пойдем по черной лестнице, – сказала няня и, введя Евгению Петровну в узенький коридор, отворила перед нею дверь в комнату Лизы.

Лиза стояла спиною к двери и чесала сама свою голову. Услыхав, что отворяют дверь, она оглянулась.

– Бесстыдница, бесстыдница, – произнесла, покачивая головой, Вязмитинова и остановилась. – Не узнаешь? – спросила она, дрожа от нетерпения.

– Женни! – спокойно сказала Лиза.

– Я, душка моя, я, Лиза моя милая, злая, недобрая, я это, – отвечала Евгения Петровна и, обняв Бахареву целовала ее лицо.

– И не стыдно, – говорила она, прерывая свои поцелуи. – За что, про что разорвала детскую дружбу, пропала, не отвечала на письма и теперь не рада! Ну, скажи, ведь не рада совсем?

– Нет, очень рада. Как ты похорошела, Женни.

– Помилуй, двое детей, какое уж похорошеть! Ну, а ты?

– А я, вот как видишь.

– Одна все?

– Нет, с людьми, – отвечала Лиза, слегка улыбнувшись.

– Замуж нейдешь.

– Никто не берет.

– За капризы?

– Верно, так. Чаю, Женни, хочешь?

– Давай, будем пить.

– Вот прекрасно-то! – раздался из-за двери голос, который несколько удивил Лизу.

– Можно взойти? – спросил тот же голос.

– Это Розанов, – идите, идите! – крикнула Женни.

На пороге показался Розанов и с ним дама под густым черным вуалем.

Лиза взглянула на этот сюрприз, насупив бровки. Дама откинула вуаль и, улыбнувшись, сказала:

– Здравствуйте, Лиза.

– Полинька! Вот гостиный день у меня неожиданно.

– А вы отшельницей живете, скрываетесь. Мы с Женни сейчас же отыскали друг друга, а вы!.. Целые годы в одном городе, и не дать о себе ни слуху ни духу. Делают так добрые люди?

– Господа! не браните меня, пожалуйста: я ведь одичала, отвыкла от вас. Садитесь лучше, дайте мне посмотреть на вас. Ну, что ты теперь, Полина?

– Я? – Бабушка, мой друг, бабушка-повитушка. Выходи замуж, принимать буду.

– Боже мой! что это тебя кинуло?

– А что? – я очень довольна.

– А ты, Женни?

– Мать двух детей.

– Чиновница?

– Да.

– И счастлива?

– Да, и муж не бьет, как ты когда-то предсказывала.

– Значит, счастлива?

– Значит, счастлива.

Кто-то постучал в двери.

– Войдите, – произнесла Лиза, и на пороге показался высокий, стройный Райнер.

Он возмужал и даже немножко не по летам постарел.

Розанов с Райнером встретились горячо, по-приятельски.

– Здравствуйте, шпион! – произнес Розанов при его появлении.

Райнер весело улыбнулся в ответ, и они поцеловались.

В зале общество сидело нахмурившись: все по-вчерашнему еще было в беспорядке, окна плакали, затопленная печка гасла и забивала дымом.

Белоярцев молча прохаживался по зале и, останавливаясь у окна, делал нетерпеливые движения при виде стоящих у подъезда двух дрожек.

– Бахарева наша уезжает куда-то, – сказала, входя в залу, Бертольди.

– Куда это? – буркнул Белоярцев.

– С своими друзьями.

– И отлично делает.

Евгения Петровна упросила Лизу погостить у нее два-три дня, пока дом немножко отогреется и все приведется в порядок.

Лиза сдалась на общую просьбу и уезжала.

– А сегодняшнее заседание? – крикнула Бертольди проходившей через переднюю Лизе.

– Я не буду.

– Какое это у вас заседание? – спросил ее Розанов на лестнице.

– Э, вздор, – отвечала с неудовольствием Лиза.

У Вязмитиновых в Измайловском полку была прехорошенькая квартира. Она была не очень велика, всего состояла из шести комнат, но расположение этих комнат было обдумано с большим соображением и давало возможность расположиться необыкновенно удобно. Кроме очень изящной гостиной, зальца и совершенно уединенного кабинета Николая Степановича, влево от гостиной шла спальня Евгении Петровны, переделенная зеленой шелковой драпировкой, за которой стояла ее кровать, и тут же в стене была дверь в маленькую закрытую нишь, где стояла белая каменная ванна. Затем были еще две комнаты для стола и для детей, и, наконец, не в счет покоев, шли девичья с черного входа и передняя с парадной лестницы.

У Вязмитиновых уже все было приведено в порядок, все глядело тепло и приятно.

– Рай у тебя, моя умница, – говорила, раздевшись в детской, няня.

– Действительно хорошо, – подтвердила Лиза.

Вязмитинов, возвратясь к обеду домой, был очень рад, застав у себя неожиданную гостью. Вечером приехал Розанов, и они посидели, вспоминая многое из своего прошлого. Лиза только тщательно уклонялась от пытливых вопросов Николая Степановича о ее настоящем житье. Они взаимно произвели друг на друга неприятное впечатление. Лиза сказала о Вязмитинове, что он стал неисправимым чиновником, а он отозвался о ней жене как о какой-то беспардонной либералке, которая непременно хочет переделать весь свет на какой-то свой особенный лад, о котором и сама она едва ли имеет какое-нибудь определенное понятие.

На ночь Евгения Петровна уложила Лизу на диване за драпри в своей спальне и несколько раз пыталась добиться у нее откровенного мнения о том, что она думает с собой сделать, живя таким странным и непонятным для нее образом.

– Мой друг, оставь меня самой себе, – тихо, но решительно отвечала ей Лиза.

На другой день Розанов привез к вечеру Райнера. Вязмитинову это очень не понравилось.

– Ведь ты же с ним был знаком, – убеждал его доктор.

– Да мало ли с кем я был знаком, – отвечал Вязмитинов.

– Чудно, брат, как ты так в генералы и лезешь.

– Да, Николая Степановича трудно иногда становится узнавать, – произнесла, краснея, Женни, при которой происходил этот разговор. – Ему как будто мешают теперь люди, которых он прежде любил и хвалил.

Вязмитинов замолчал и был очень вежлив и внимателен к Райнеру.

– Тебе, кажется, нравится Райнер? – спросила Лизу, укладываясь в постель, Женни.

– Да, он лучше всех, кого я до сих пор знала, – отвечала спокойно Лиза и тотчас же добавила: – чудо как хорошо спать у тебя на этом диване.

Бахарева прогостила у подруги четверо суток и стала собираться в Дом. В это время произошла сцена: няня расплакалась и Христом-богом молила Лизу не возвращаться.

– Я здесь на лестнице две комнатки нашла, – говорила она со слезами. – Пятнадцать рублей на месяц всего. Отлично нам с тобою будет: кухмистер есть на дворе, по восьми рублей берет, стол, говорит, у меня всегда свежий. Останься, будь умница, утешь ты хоть раз меня, старуху.

Лиза сердилась.

– Матушка, Женюшка! умоли ж хоть ты ее, неумолимую, – приставала, рыдая, старушка.

Ничто не помогло: Лиза уехала.

Глава седьмая

Мирское и гражданское житье

Прошло полгода. Зима кончилась, и начиналась гнилая петербургская весна. В положении наших знакомых произошло несколько незначительных перемен. Николай Степанович Вязмитинов получил еще одно повышение по службе и орден, который его директор привез ему сюрпризом во время его домашнего обеда. Николай Степанович, увидя на себе орден, растерялся, заплакал… Вязмитинов шел в гору. У него была толпа завистников, и ему предсказывали чины, кресты, деньги и блестящую карьеру. Вся эта перемена имела на бывшего уездного педагога свое влияние. Он много и усердно трудился и не задирал еще носа; не говорил ни «как-с?», ни «что-с», но уже видимо солиднел и не желал якшаться с невинными людьми, величавшими себя в эту пору громким именем партии прогресса. Николай Степанович твердым шагом шел вперед по простой дороге. Начав с отречения от людей и партии беспардонного прогресса, он в очень скором времени нашел случай вовсе отречься от всех молодых людей.