Азеф

И люди ищут здесь смысла? И я ищу звеньев цепи? Нет, конечно, мир проще. Вертится скучная карусель. Люди, как мошки летят на огонь. В огне погибают. Да и не все ли равно?

Mне скучно. Дни опять побегут за днями. Завизжит за спиной шарманка, спасется бегством Пьеро. Приходите. Открыт балаган».

В квартиру Савинкова уже давно стучал взволнованный, седовласый патриарх партии, каторжанин Осип Минор. Он несколько раз ударял тростью в дверь. Он был возбужден. И так как дверь все молчала, Минор не отпускал еще и ручки звонка упершейся в пасть львенка. Наконец он услышал шаги. На пороге стоял Савинков.

– Что до вас не дозвонишься, Борис Викторович! Возмутительнейшая история! – закричал Минор. – Чорт знает, что такое! – с порога заковылял старыми ногами по паркету, блестя лысиной, вея седыми волосами – Воз-му-ти-тель-ней-шая!

Савинков был во власти романа, не обращая внимания на Минора, вел его в кабинет.

– Посудите сами! Это же ходит по всей колонии!

– Успокойтесь, Осип Соломонович, что такое? Хотите папиросу?

Дрожавшими концами подагрических пальцев Минор захватывал папиросу. – Да как же, сию минуту на рю Ломонд около библиотеки встречаю Бурцева, он с места в карьер заявляет, а знаете говорит, Осип Соломонович, что один из членов вашего ЦК агент полиции? Я глаза выпучил, он ничтоже сумняшеся так и брякает: – все, говорит, материалы налицо, я обвиняю члена ЦК Азефа в провокации!

– Бурцев осмеливается обвинять Азефа в провокации? – безразлично проговорил Савинков, уставясь куда-то в пространство. Савинков не мог еще освободиться от власти романа.

– Да, что вы словно это вас не касается! Про что я говорю! Бурцев трещит по всему Парижу! Я его спрашиваю, позвольте, говорю, да хорошо ли вы знаете роль Азефа в революционном движении? Начинаю рассказывать, а он руками машет, я говорит это лучше вас знаю! Азеф платный чиновник генерала Герасимова!

– То есть, это серьезно? – приходя в себя проговорил Савинков? – Бурцев осмеливается? Я потребую немедленного удовлетворения.

– Дело тут вовсе не в вашем удовлетворении! Должен быть немедленный суд над Бурцевым! Ведь слухи идут о члене ЦК! О руководителе Б. О.! Вы понимаете, какую дезорганизацию это внесет??!!

– Какая низость, – проговорил Савинков, – обвинять Азефа, десять лет ходившего с веревкой на шее, творца террора? Какая низость!

– Да дело даже не в низости! Бурцев попал в ловушку охранного отделения, он не расстается с каким-то охранником Бакаем, ну, и этот охранник ясно подослан, чтобы дискредитировать партию.

– Но Бурцев же не ребенок? На столе зазвенел телефон.

– Алло!.. здравствуйте… что? – Савинков долго молчал, в трубке метался чей-то кричащий голос, а когда метанье оборвалось, Савинков проговорил. – У меня Осип Соломонович, он рассказал тоже самое. Бурцев с ума сошел и надо его вылечить… что?.. вот именно… послезавтра?.. прекрасно, прощайте, Виктор Михайлович!

– Виктор?

– Да, у него Натансон, Аргунов, Потапов, весь ЦК, оказывается Бурцев заявил, что выступит в прессе, если партия не назначит расследования. Это чорт знает что, Бурцев маньяк!

– Надо сейчас же написать Азефу, сейчас же напишите, у вас есть его адрес? – взволновался Минор.

– Я напишу.

– Пишите сейчас же и успокойте, скажите, что мы примем все меры.

Когда Минор ушел, Савинков постоял у письменного стола, подумал, и отложив рукопись романа, сел за письмо Азефу.

9

Заседание членов ЦК и кооптированных членов партии было многолюдно. Возмущены были решительно все. Но такого гнева, каким был полон Виктор Чернов, ни у кого не было. Чернов стоял с потемневшими глазами, он был решителен, словно сейчас пойдет за Азефа на распятие.

– Товарищи, – проговорил он негромко, – мы стоим перед делом величайшей важности. Товарищ, которому партия обязана многим, чересчур многим, если не всем, обвинен в предательстве! Господин Бурцев не стесняется в преступной лжи делать даже следующее заявление. Я оглашаю: – «В ЦК партии с. р. Уже более года, как в разговорах с некоторыми деятелями партии с. р. я указывал, как на главную причину арестов, происходивших во все время существования партии, на присутствие в центральном комитете инженера Азефа, которого я обвиняю в самом злостном провокаторстве, небывалом в летописях русского освободительного движения. Последние петербургские казни не позволяют мне более ограничиваться бесплодными попытками убедить вас в ужасающей роли Азефа и я переношу этот вопрос в литературу и обращаюсь к суду общественного мнения. Я давно уж просил ЦК вызвать меня к третейскому суду по делу Азефа, но события происходят в настоящее время в России ужасающие, кровавые и я не могу ограничиться ожиданием разбора дела в третейском суде, который может затянуться надолго и гласно за своей подписью беру на себя страшную ответственность обвинения в провокаторстве одного из самых видных деятелей партии с. р.».

Чернов перевел дух, сжав брови проговорил:

– Есть еще и достаточно подлая приписка, товарищи, я оглашаю и ее, господин Бурцев пишет: – «Разумеется это заявление не должно быть известно Азефу и тем, кто ему может о нем передать».

В зале раздался возмущенный ропот. Кто-то, сжав кулаки, ругался, вскочив с места. Чернов закричал, покрывая всех. – Товарищи, тишина! – и в наступившую тишину отрывисто бросил:

– Предлагаю, в ответ на заявление господина Бурцева, учредить суд над ним, над Бурцевым, который докажет его гнусную клевету на товарища Ивана! – гром аплодисментов прервал его. – А на приписку предлагаю ответить так: – «Азеф и партия одно и то же. От Азефа нет секретов у партии и потому мы вам возвращаем господин Бурцев вашу прокламацию, действуйте, как хотите!».

И снова, – гром аплодисментов. Чернов опустился на стул, поправляя волосы и отирая платком рот.

10

Возвращаясь с заседания, Савинков нашел ответное письмо Азефа: – «Дорогой мой! Спасибо тебе за твое письмо. Оно дышит теплотой и любовью. Спасибо, дорогой мой… Ты пишешь о суде. Я не вижу выхода из создавшегося положения помимо суда. Не совсем понимаю твою мысль, что мы ничего не выиграем. Неужели и после разбора критики и опровержения «фактов», Бурцев еще может стоять на своем? Мне кажется, дорогой мой, ты слишком преувеличиваешь то впечатление, которое может получиться оттого, что выложит Бурцев.

Виктор пишет, что Бурцев припас какой-то ультра сенсационный «материал», который пока держит в тайне, рассчитывая поразить суд, но то, что я знаю, действительно не выдерживает никакой критики и всякий нормальный ум должен крикнуть: – «Купайся сам в грязи, но не пачкай других!» – Я думаю, что всё, что он держит в тайне не лучшего достоинства. Суд сумеет положить конец этой грязной клевете. По крайней мере, если Бурцев и будет кричать, то он останется единственным маньяком. Конечно, мы унизились, идя на суд с Бурцевым. Это недостойно нас, как организации. Но всё приняло такие размеры, что приходится и унижаться. Мне кажется молчать нельзя; ты забываешь размеры огласки. Но если вы там найдете возможным наплевать, то готов плюнуть и я вместе с вами, если это, конечно, уже не поздно. Я уверен, что товарищи пойдут до конца в защите чести товарища, а потому готов отступиться от своего мнения и отказаться от суда.

Мне хотелось бы только не присутствовать во время этой процедуры. Я чувствую, что это меня совсем разобьет.

Старайся насколько возможно избавить меня от этого. Обнимаю и целую тебя крепко.

Твой Иван».

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

Суд над Бурцевым состоялся в тяжелый день, в понедельник. Ровно в девять утра к квартире Савинкова на рю де ля Фонтен подъехала четырехместная извозчичья коляска. Из нее вылезли, похожие на апостолов, два старика с седыми бородами и строгая пожилая женщина. Это были ветераны русской революции: – князь П. А. Кропоткин и шлиссельбуржцы: Г. А. Лопатин и В. Н. Фигнер. Не разговаривая, один за другим, они поднимались по лестнице.