Нянька (сборник рассказов)

Главное сделано. Остальное – пустяки.

Дав столу оправиться от первого смущения, вступают с ним в задушевный разговор.

– Дух, ты здесь?

– Здесь, – отвечает смущенно столик, почесав ножкой воображаемый затылок.

– А зачем ты здесь, дух?

– Вот, ей-богу, странные люди, – недовольно бормочет столик. – Сами же собрались, вызвали меня, да сами же и спрашивают – зачем.

Он хмурит брови и неуверенно стучит ножкой семь раз.

– Дух! Зачем ты стукнул семь раз?

– Хотел и стукнул, – отвечает столик.

– Дух, кто ты такой? Как тебя зовут?

– Я царский истопник при дворе царя Алексея Михайловича. Зовут меня Петя.

– Дух Петя! Расскажи нам, что делается у вас на том свете.

«Ишь куда метнули», – ошарашенно думает Петя. Но ответ дает более деликатный:

– Нам запрещено говорить об этом. Нельзя. Мне тяжело.

– Почему тебе тяжело, дух Петя?

– Да все задают глупые вопросы, вот и тяжело.

После этого наступает на мгновение неловкое молчание…

Однако руководитель спиритического сеанса быстро овладевает собою и начинает приставать к духу с разными просьбами:

– Если ты здесь, дух Петя, то прояви себя.

– Как я вам себя еще проявлю, – уныло бормочет Петя.

– Ну, сделай что-нибудь.

Петя размахивается и дает подзатыльник ближайшему.

– Он меня коснулся! – радостно кричит ближайший. – Он меня тронул! Я уже тронутый.

– И я тронутая, – ревниво подхватывает дама. – Душечка дух! Брось что-нибудь на пол.

Дух вздыхает и покорно бросает на пол заранее приготовленную для этого случая гитару.

– Бросил! – радостно кричат все. – Он бросил на пол гитару.

«Что тут удивительного, – про себя недоумевает дух. – Неужели это так трудно? Неужели никто из них не мог бы этого сделать?»

– Дух, станцуй что-нибудь.

Очевидно, в царствование Алексея Михайловича весь народ был кротким и покладистым: услышав просьбу, Петя несколько раз притоптывает тяжелой ногой и смущенно смолкает.

«Отпустили бы они меня, – тоскливо думает призрак. – Ну чего там зря мучить?»

Пишущему эти строки приходилось несколько раз присутствовать на спиритических сеансах, и всегда его поражало одно: полное отсутствие фантазии как у духов, так и у спиритов: «Дух, разбросай по полу спички:..» – «Извольте». Разбрасывает. «Дух, выбери из трех карт бубнового туза». – «Извольте». Выбирает, откидывает в сторонку.

А что дальше? Для чего спиритам эта карта? Повертят ее задумчиво и недоуменно в руках и снова сунут в колоду.

Нет существа с более бедной фантазией, чем вызванный дух. Все его поступки необычайно примитивны: то он коснется холодной рукой чьего-то колена, то постучит ногами, то сбросит на пол с этажерки книгу, то найдет в уголке кусочек бумажки и сомнет ее.

По-моему, раз дух вызван и если он сам ничего путного не придумает, отчего бы им не воспользоваться с утилитарной целью: поставить кофейную мельницу, чтобы дух смолол фунта два кофе, положить на стол неразрезанную книгу и костяной ножик (всегда такая лень самому разрезать книги…), поручить почистить картофель к ужину или перебрать ягоды для варенья.

И в хозяйстве прибыток, да и духу приятно, что он не зря коптит небо.

Для этого нужно только раз навсегда отрешиться от взгляда на духа как на существо особенное, чудесное; не надо глядеть на него, как пошехонцы на гоночный автомобиль… Нужно помнить, что дух такой же человек, как и мы, а если он сейчас находится на особом положении – ну что ж такое: никто из нас от этого не застрахован.

заключение

Читатель! Мы дали тебе в руки могучее и страшное оружие, раскрыв перед твоими глазами все тайны природы.

Читатель! Будь мудр и действуй этим оружием с толком. Не употребляй его во зло: если вызовешь духа, не обижай его, если загипнотизируешь знакомого – не вытаскивай из его кармана бумажник, пользуясь тем, что он в каталепсии, и если тебе удастся извлечь из любимой женщины астральное тело – не давай волю своим рукам – помни, что оно эфирно и беспомощно.

Читатель! Старайся быть достойным нас, благородных оккультистов и йогов.

Прощай, читатель.

Уники

Петербург. Литейный проспект. 1920 год. В антикварную лавку входит гражданин самой свободной в мире страны и, в качестве завсегдатая лавки, обращается к хозяину, потирая руки, с видом покойного основателя Третьяковской галереи, забредшего в мастерскую художника:

– Ну-ну, посмотрим… Что у вас есть любопытного?

– Помилуйте. Вы пришли в самый счастливый момент: уник на унике и уником погоняет. Вот, например, как вам покажется сия штукенция?

«Штукенция» – передняя ножка от массивного деревянного кресла.

– Гм… да! А сколько бы вы за нее хотели?

– Восемьсот тысяч!

– Да в уме ли вы, батенька!.. В ней и пяти фунтов не будет.

– Помилуйте! Настоящий Луи Каторз.

– А на черта мне, что он Каторз. Не на стенке же вешать. Каторз не Каторз – все равно, обед буду сегодня подогревать.

– По какому это случаю вы сегодня обедаете?

– По двум случаям, батенька! Во-первых – моя серебряная свадьба, во-вторых, достал полфунта чечевицы и дельфиньего жиру.

– А вдруг Чека пронюхает?

– Дудки-с! Мы это ночью все сварганим. Кстати, для жены ничего не найдется? В смысле мануфактуры?

– Ну, прямо-таки вы в счастливый момент попали. Извольте видеть – самый настоящий полосатый тик.

– С дачной террасы?

– Совсем напротив. С тюфячка. Тут на целое платьице, ежели юбку до колен сделать. Дешевизна и изящество. И для вас кое-что есть. Поглядите-ка: настоящая сатиновая подкладка от настоящего драпового пальто-с! Да и драп же! Всем драпам драп.

– Да что же вы мне драп расхваливаете, когда тут только одна подкладка?!

– Об драпе даже поговорить приятно. А это точно, что сатин. Типичный брючный материал.

– А вот тут, смотрите, протерлось. Сошью брюки, ан – дырка.

– А вы на этом месте карманчик соорудите.

– На колене-то?!!

– А что же-с. Оригинальность, простота и изящество. Да и колено – самое чуткое место. Деньги тащить будут – сразу услышите.

– Тоже скажете! Это какой же карман нужен, ежели я, выходя из дому, меньше двенадцати фунтов денег и не беру. Съедобного ничего нет?

– Как не быть! Изволите видеть: настоящая «Метаморфоза» – Перль-де-неж!

– Что же это за съедобное: обыкновенная рисовая пудра!

– Чудак вы человек: сами же говорите – рисовая, и сами же говорите – несъедобная. Да еще в 18-м году из нее такое печенье некоторые штукари пекли…

– Ну, отложите. Возьму. Да, позвольте, что же вы ее на стол высыпаете?!

– А коробочка-с отдельно! Уник. Настоящий картон и буквочки позолоченные. Не я буду, если тысяченок восемьсот за нее не хвачу.

– Вот коробочку-то я и возьму. Жене свадебный подарок. Бижутри, как говорится.

– Бумажным отделом не интересуетесь? Рекомендовал бы: предобротная вещь!

– Это что? Меню ресторана «Вена»? Гм… Обед из пяти блюд с кофе – рубль. А ну, что ели 17 ноября 1913 года? «Бульон из курицы. Щи суточ. Пирожки. Осетрина порусски. Индейка, рябчики, ростбиф. Цветная капуста. Шарлотка с яблоками». Н-да… Взять жене почитать, что ли…

– Берите. Ведь я вам не как меню продаю… Вы на эту сторону плюньте. А обратная-с… ведь это бристольский картон. Белизна и лак. На ней писать можно. Я вам только с точки зрения чистой поверхности продаю. И без Совнархоза сделочку завершим. Без взятия на учет.

Двести тысяченок ведь вас не разорят? А я вам в придачу зубочистку дам.

– Зачем мне? Все равно она безработная будет…

– Помилуйте, а перо! Кончик расщепите и пишите, как стальным.

– Да, вот, кстати, чтоб не забыть! Мне передавали, что у Шашина на Васильевском острове два стальных пера продаются № 86.

– Да правда ли? Может, старые, поломанные?

– Новехонькие. Ижицын ездил к нему смотреть № 86. Тисненые, сволочи, хорошенькие такие – глаз нельзя отвести. Вы не упускайте.