Город Палачей

Брат Бох и женщина в желтом

Он так увлекся насекомым движением секундной стрелки по циферблату, что не услышал, как у бровки тротуара остановилась машина. За рулем старенького BMW цвета мутной, с прозеленью стали - правое заднее крыло помято и кое-как закрашено - сидела девушка лет двадцати-двадцати двух. Довольно старомодные солнцезащитные очки скрывали чуть не половину лица. Не больше двадцати трех-двадцати пяти, окончательно решил он, хотя это не имело никакого отношения к делу. Просто он привык всегда считать, взвешивать, мерить, и при этом ему было наплевать, насколько точны были эти измерения. Просто все должно быть измерено. Все должно быть измерено, взвешено и названо.

- Привет, - сказал он. - Предположим, вы - госпожа Кто Угодно. В фас Даша, но в профиль настоящая Анна. У нас есть минута? Надо опустить спинку правого переднего сиденья - до предела, чтоб получилась тахта. Это возможно?

И только когда она опустила спинку сиденья, он легко впрыгнул в машину.

- Сумка у меня за спиной, господин Кто Угодно, - насмешливо сказала девушка вместо приветствия. - Вы так внимательно смотрели на часы... Я опоздала?

- Нет. Эти часы подарил мне дядя. Он был часовщик, хороший часовщик. Он вытащил сумку из-за спинки соседнего сиденья и, вытянув ноги, опустил заднее стекло (переднее опустила девушка). - Он сказал, что последним вздохом среднестатистического человека является семисотмиллионный. Еще он сказал, что эти часы остановятся с последним ударом моего сердца. В детстве я пытался считать вздохи и секунды, но получалась какая-то ерунда... От этого можно сойти с ума. Кстати, я не боюсь женщин за рулем - у них только повороты налево получаются похуже, чем у мужчин. Говорят. А может, враки.

- А это зачем? - спросила она, поворачивая налево вниз, на кольцевую автодорогу, и косясь на его ноги, с которых он снимал туфли.

- Без ботинок я чувствую себя иначе. Не то чтобы свободнее... просто иначе... легче, если угодно... Покой и воля, покой и воля...

Она улучила момент и встроилась в автомобильный поток.

- Одежда иногда так сильно влияет на человека... Поверьте, когда Достоевский писал "Преступление и наказание", он обязательно повязывал самый яркий галстук. И наверняка покупал в эти дни бесполезные, но красивые вещи... Это раскрепощает. - Он улыбнулся. - А потом выбрасывал.

Она вдруг рассмеялась - ему понравился ее смех.

- В детстве, - сказала она, - я впервые поняла, что такое быть по-настоящему свободной, когда у меня в трусиках лопнула резинка.

Он вежливо улыбнулся, даже не взглянув на нее: ему непременно нужно было трижды быстро разобрать и собрать оружие, чтобы чувствовать себя уверенным. На этот раз все прошло без сучка и задоринки. Двадцатизарядный автоматический пистолет Стечкина с удлиненным стволом и примкнутым прикладом. Пули со смещенными центрами. Еще две запасные обоймы в сумке. Остальное - в карманах куртки. А старые шуточки насчет лопнувшей резинки пусть остаются в ее обойме.

Девушка прибавила скорости, и они оказались в среднем ряду.

- Он будет справа от вас, - сказала девушка. - Удобно?

- Мне все равно, с какой руки. Но когда он выйдет на позицию, я сяду спиной к лобовому стеклу: с левой руки все же удобнее. Когда его машина остановится...

- Я приторможу - я не забыла. - Снова улыбнулась. - И вы что - вот так, в одних носках, выскочите на дорогу?

- Вам же будет неловко оставлять разутого человека одного на дороге. Он улыбнулся, показав неплотно пригнанные, с желтоватым отливом зубы. Друзья зовут вас Анютой. Анна. В профиль - Анна.

- У нас в запасе около восьми минут, - сказала она. - Мне говорили, что вы человек без особых примет, но любая женщина вспомнит ваши глаза. Ярко-голубые, как у слепого кота.

- Это контактные линзы. - Он вытащил из нагрудного кармана очки с желтыми стеклами, поправил дужки. - Я подарю их вам на память. Зато у вас очень красивые уши.

Их обогнал огромный грузовик с синим брезентовым фургоном.

- Пять минут, - сказала девушка. - А как вы догадались, как меня зовут? То есть почти догадались...

- Обязательно расскажу, но потом, - пообещал он. - Я вообще много чего знаю. Ну, например, почему в компании не принято давать прикуривать от одной спички третьему. Во время англо-бурской войны английские солдаты в дозорах стояли по трое, и пока прикуривали первый и второй, бурский снайпер успевал перезарядить свое ружье и уложить как раз третьего.

- У нас на чердаке валяются такие мягкие книжки - "Знаете ли вы?". А в них много такого интересного...

- Минута, - напомнил он. - Пока все по плану.

Движение на кольцевой позволяло маневрировать, и когда фургон дважды посигналил габаритными фонарями и сдал влево, BMW быстро протиснулся между синим брезентом и цепочкой пыльных "жигулей", в которую случайно затесались два одинаковых черных джипа с тонированными стеклами.

- Удобный случай! Пошли! - скомандовал он. - И раз!

Девушка прибавила газу, и BMW поравнялся с первым черным джипом, в открытых окнах которого колыхались кремовые занавески.

- Два! - сказал он, всаживая пулю в затылок водителю джипа.

Большую машину тотчас занесло поперек дороги.

Шедший за ним "жигуленок" резко затормозил, а огромный фургон вдруг вильнул и таранил второй черный джип с такой силой, что машина вылетела на обочину и перевернулась набок.

- Три! - сказал он, и когда BMW пошла задним ходом, открыл огонь по лобовому стеклу "жигуленка".

- Четыре!

Девушка резко затормозила и выхватила свой пистолет.

Заменив обойму, он подбежал к "жигуленку" и, чуть нагнувшись вперед, выпустил очередь в салон.

Девушка издали выстрелила в людей, выбравшихся из перевернутого джипа. Они присели.

Пригибаясь, голубоглазый бросился назад.

- Пять! - крикнул он, впрыгивая в машину. - Там ребенок!

- Не может быть! - Она выжала сцепление. - Никаких детей!

Он на коленях прополз назад и через открытое заднее боковое стекло разрядил еще одну обойму - очередью - в бежавших к "жигуленку" охранников.

Она лихо подрезала рефрижератор, медленно разворачивавшийся на развязке, и BMW буквально взлетела наверх, развернулась налево и на всей скорости помчалась в сторону центра.

- Куда?

Он молча ткнул пальцем в направлении пустыря, поросшего кустарником и вразброс заставленного гаражами.

Она притормозила.

- Чуть дальше, - сказал он. - Метров сто-сто двадцать... нет, вот сюда!

Сбросив скорость, она осторожно свернула направо и медленно повела машину по грунтовой неровной дороге с подсохшими лужами в выбоинах и пыльными кустами по сторонам. На выезде из зарослей он кивнул. Машина встала.

Метрах в десяти-пятнадцати впереди виднелись углы и крыши гаражей, а здесь, на вытоптанной и выжженной солнцем полянке, среди обломков кирпичей и следов от кострищ, в жидкой тени ободранной и изуродованной шелковицы, стояла только большая металлическая бочка с крышкой, снабженной замками-ручками.

- Мы на месте, - сказал он, надевая туфли. - Откуда взялся ребенок?

- Этого не может быть, - сказала она, доставая из карманов жилета конверт и мобильный телефон. - Не должно быть. Я ничего об этом не знала, честное слово.

Двумя пальцами извлекла из нагрудного кармана маленькое зеркальце и, глядя на свое отражение, повторила:

- Честное слово.

Он мягко взял у нее зеркальце, посмотрел, вернул.

- Мне пришлось убить всех. - Он вылез из машины и потянулся. - Мужчин и ребенка. У малыша голова разлетелась в куски. Он был одет в какой-то костюмчик... похож на маскарадный... Я даже и сейчас не пойму, мальчик это был или девочка. А может, и вовсе кукла.

Она протянула ему конверт.

- Здесь кредитная карточка и пин-код. - Набрала номер на трубке и проговорила, не спуская взгляда с него: - Все сделано. Да, все у него. Но возникли непредвиденные обстоятельства... Да, до встречи.