Город Палачей

- Здесь есть библиотека? - удивилась девушка. - Но мне говорили, что это - Город Палачей, Африка, самый знаменитый в мире публичный дом. А почему у вас на фотографиях шляпы, шляпы, только шляпы?

- Один из моих предков владел коллекцией шляп - по шляпе на каждый день плюс одна високосная. Вот эта. Шляпы, увы, погибли, остались только эти черно-белые снимки.

- Черно-белые... Но почему же они как будто покрыты позолотой?

Петром Иванович закурил сигару и с улыбкой кивнул.

- Вы наблюдательны. Когда-то европейские эксперты гадали, как же это русским режиссерам Эйзенштейну и Пудовкину удалось придать такой загадочный оттенок своим черно-белым фильмам. А никакого секрета и не было. Русские режиссеры пользовались еще довоенными залежами немецкой пленки "ортохром", которая при проявке и давала этот чарующий эффект.

- Чарующий, - повторила девушка. - Вы знаете такие слова... Мой хозяин никогда не употребляет таких слов. Иногда он и обычные-то неправильно выговаривает. То есть как бы недоговаривает. "Ди" - это иди. "Мурый" - это хмурый.

Она легко рассмеялась.

Петром Иванович насторожился.

- Ваш хозяин... А не скажете ли вы мне, кто ваши родители?

- Меня зовут Лизой, - ответила девушка с улыбкой. - Мы жили где-то на юге, но это было давно. Когда моих родителей убили, мне дали голову папы, завернутую в капустные листья, и велели идти на север. А после детдома меня взяла к себе Инна Львовна, которая иногда больно кусалась. Вот она и продала меня хозяину - его зовут Лев. Вы же видели, какой у него автомобиль! Бентли. - Она смутилась. - Правда, я не знаю точно, но, быть может, Бентли - это фамилия хозяина.

- Значит, он решил продать вас в Африку?

- Он говорит, что половину денег отдаст мне и оставит меня в покое навсегда. Я боюсь таких слов: навсегда, вечно, любовь, шваль вонючая... и так далее... Папину голову он держит в стеклянной банке и не хочет отдавать ни за что.

Губы ее дрогнули.

- Лиза... - Петром Иванович глотнул из своего стакана. - Испанцы называли красавиц, в жилах которых течет мавританская кровь, linda mora. Линда Мора. Можно я буду называть вас так?

Она засмеялась.

- Откуда вам известно, как говорят испанцы? Линда Мора - это красиво звучит. Но откуда вы знаете...

- Я много чего знаю, - мягко, но решительно остановил ее Петром Иванович. - Я знаю, что когда-то Африка была действительно одним из лучших борделей Российской империи, но это было задолго до того, как родились ваши родители. Я знаю, что ваш хозяин сейчас отдыхает у одной моей старинной знакомой в ожидании вечера, когда в ресторане соберутся люди из Жунглей вы проезжали это скопление пыльных одноэтажных домиков, где издревле селились палачи и их потомки. Среди них есть предприимчивые мужчины, которые занимаются торговлей женщинами. Редко своими, чаще - крадеными. Вроде вас. Я знаю, что вашего хозяина в лучшем случае оставят в живых, но обязательно всадят ему в заднепроходное отверстие сосновую шишку чешуйками назад. Извините за эти подробности, но вы должны знать...

- А почему чешуйками назад? - весело поинтересовалась Линда Мора.

- Потому что туда она входит почти неощутимо, а чтобы ее извлечь, придется прибегнуть к помощи хирурга. Еще раз простите меня... Вас же просто посадят в машину или на пароходик и отвезут в Москву, где заставят работать с утра до вечера.

- Говорят, Москва - большой и красивый город. Город городов. Там есть Кремль и лучшее в мире мороженое.

- Да, - сказал Петром Иванович. - И я знаю наперед, что через два-три года вас найдут на мусорной свалке в полиэтиленовом пакете с отрезанной головой. - Он промокнул лоб платком. - Хотя, может быть, вы и уцелеете. А я вас просто пугаю, потому что - вы будете смеяться - влюбился в вас с первого взгляда, хотя знаю, что настоящая любовь начинается только с третьего взгляда.

Девушка смотрела на него серьезно.

Он с трудом улыбнулся.

- Вы умеете быть серьезной? - Пыхнул сигарой. - Тогда выходите за меня замуж. Немедленно. И вот тогда все будет хорошо. Во всяком случае, вам и мне.

- Он говорит, что я очень дорого стою, потому что у меня... - Она запнулась и продолжила шепотом: - Потому что у меня четыре груди. Две большие, а пониже две совсем девичьи. С них еще не стерся пушок.

Петром Иванович зажмурился до боли в глазах.

- Но вы так и не ответили на мой вопрос, - заговорила девушка, и голос ее звучал буднично-серьезно. - Откуда вам все известно? Ведь вы же не волшебник. И имя у вас чудное. Я прочитала на вывеске: Петром Иванович. Петром! Это странно.

- Но не опасно. - Он налил себе лимонаду с виски и льдом. - У нас достаточно времени. Если хотите, я расскажу вам, откуда я все знаю, а часто - знаю наперед.

Она сняла шляпу, и ее черные локоны развились по плечам.

- Я вся внимание. - Улыбнулась. - Ведь когда-то именно так и говорили? Я вся внимание, господин Бох. Странная фамилия. Все - странно. Или, например, вверьте вашу судьбу мне... и все такое...

- Бох, - сказал он. - Лет четыреста-пятьсот назад это была не фамилия. - Он взял лист плотной бумаги и карандаш. - По легенде, наша семья происходит из городка s Hertogenbosch, Den Bosch или, как называли его французы, Bois-Le-Duc - поблизости находились охотничьи угодья герцога Брабантского Анри Первого. Это родина живописца Иеронимуса ван Акена. Его еще называли Иеронимусом Босхом. В качестве фамилии он взял последние пять букв брабантского названия родного города. Босх, Бош, Бох - произносится по-разному. Но к делу это не относится. Нам важен один день, одно июньское утро, когда роза разливала свое благоухание, ибо прошел уже Иванов день, словом, утро 1569 года от рождества Христова, когда Ян Босх, сын Питера и внук Иеронима ван Акена, - на нем была черная суконная рубашка, красный островерхий капюшон с прорезями для глаз, рукавицы с раструбами до локтей и огромный передник ослиной кожи, расшитый серебряной канителью, - одним ударом тяжелого острого ножа с хрустом вскрыл грудную клетку повешенного, вырвал рукой из его дымящейся разверстой груди сердце и показал ему, прежде чем тот навсегда сомкнул веки. В эти несколько мгновений они как будто даже обменялись двумя-тремя словами. Но никто ничего не расслышал - так громки и дружны были крики восхищенных зрителей и оглушителен - гром роговой музыки. В присутствии бургомистра, архиепископа и членов городского совета Хертогенбосха старшина цеха брабантских палачей объявил, что Ян Босх успешно прошел испытание и отныне вправе называться мастером.

Тем же вечером отец повел Яна Босха в маленький домик на берегу канала. Он подвел его к клетке, накрытой богатым ковром, и сдернул покрывало. Взгляду Яна предстала крылатая дочь ведьмы из Тилбурга. Крылья ее достигали двадцати двух футов и двух дюймов в размахе. Она жила в золотой клетке, а чтобы покакать, ей приходилось взбираться на жердочку. Ведьму сжег отец Яна, а ее волшебной красоты дочь тайно ото всех жила в доме на окраине. Она никогда не показывалась на улице, а ворота ее дома стерегли злые карлики. В подвале же дома, в бездонных бочках, жили гигантские крысы, которых подкармливали человечиной. "Стоит ли она жизни?" - вопросил отец при подмастерьях. "Но она не стоит смерти и предательства!" - воскликнул Ян. Он метнул нож, который воткнулся в балку за спиной отца: "Ты хотел этой смерти? Ответь. Но прежде хорошенько подумай". "И поэтому ты вернул сердце казненному, а не отдал его на съедение крысам", - предположил один из подмастерьев. "Потому что он, как все они в таких случаях, назвал тебя братом", - добавил другой. "И ты согласен с ними? А сейчас, чтобы довершить дело, желал бы скормить крысам эту несчастную красавицу?" спросил Ян. Отец кивнул - и голова его покатилась к ногам сына.

- О! Значит, он даже не почувствовал, как сын отрубил ему голову, сообразила Линда Мора, промокая губы льняной салфеткой.

- Разговор их, однако, загадочен, - заметил Петром Иванович. - Какими словами успели обменяться новоиспеченный палач и его жертва? Мы не знаем, кого казнили в тот солнечный день в Хертогенбосхе и за что. И почему отец повел Яна в этот дом, где принял мучительную, хотя и мгновенную смерть, а вслед за ним - и почти весь Брабант? Как удалось уцелеть одному из подмастерьев? Здесь кроется какая-то тайна, но разгадать ее никому до сих пор не удалось. Сам же Ян Босх не оставил потомкам никаких устных, ни письменных свидетельств. А все, что мы знаем, нам известно со слов обезумевшего от страха и искалеченного крысами подмастерья, которому удалось каким-то чудом бежать из того места.