Мучные младенцы

— Возьми бумажку, — сказал он.

Явное недовольство на лице Саймона Мартина сменилось еще более явной подозрительностью.

— Это еще зачем?

— Тащи, и все, — голос мистера Картрайта уже звучал как приказ. — Ну же!

Саймон Мартин опустил руку в урну и вытащил листок с очень аккуратной надписью.

— Что там написано?

Парень уставился на листок. Его густые брови-гусеницы морщились от натуги, пока он силился разобрать безукоризненный почерк Мартина Саймона.

— Раз-ви… раз-ви-ти-е… ре-бе-нка, — запинаясь, прочел он вслух.

— Ребёнка.

Мистер Картрайт успел поправить его, прежде чем разразился взрыв.

— Это же про детей, да?

— Мы не будем это делать, сэр!

— Это для девчонок!

— Я здесь вообще больше не появлюсь! По крайней мере, пока все это не кончится!

— Это все ты виноват, Сайм!

— При чем тут наука? Одно сплошное надувательство!

— Давай тащи снова, Сайм!

Мистер Картрайт быстро вытряхнул содержимое урны в мусорное ведро. Оставшиеся бюллетени спланировали вниз, скрыв то, что Луис Перейра выплюнул туда чуть раньше.

Мистер Картрайт листал обширные методические указания доктора Фелтома к школьной ЭКСПО. Какое дикое начало четверти! Почему бы им не учиться, как во всех нормальных школах, а поклонение чудесам науки оставить на последние две недели перед каникулами, когда классам вроде четвертого «В» можно дать спокойно расслабиться? С энтузиастами одна беда. Они никогда не испытывают снисхождения к чужим слабостям.

Отыскав, наконец, нужную страницу, мистер Картрайт повысил голос, словно готовился объявить победителя очередного «Оскара», и торжественно провозгласил:

— Итак, эксперимент, избранный доктором Фелтомом для этой темы, называется…

Он обвел взором свой класс. Он еще ничего не сказал, а лица его учеников уже скривились от омерзения.

— «Мучные младенцы»!

Насмешка сменилась замешательством.

— Сэр?

— Мучные или ручные?

— И то и другое — полный бред!

— Что это такое?

— Что бы это ни было, к науке это не имеет отношения.

Честно говоря, мистер Картрайт и сам так думал. Он снова посмотрел на список. Может, это ошибка? Еще одна ошибка?

Нет. Все верно, черным по белому.

Мучные младенцы.

Все так.

Мистер Картрайт швырнул методические указания доктора Фелтома на стол. Что бы это ни значило, разбираться сейчас времени не было. Уэйн Дрисколл уже надул щеки, приготовившись свистеть, и изо всех сил размахивал своим воображаемым секундомером.

И действительно, вот и звонок.

Еще один небольшой ритуал, и урок можно считать оконченным. Кто будет первым сегодня?

Билл Симмонс.

Извини меня, Билл Симмонс. Разве тебе сказали, что урок окончен? Вернись, пожалуйста, на свое место.

— Но сэр! Звонок же прозвенел!

— Звонок звенит для меня, Билл. Не для тебя.

Однако на самом деле он кривил душой. Сегодня ему было не до этого. Чтобы поскорее избавиться от них, он даже притворился, что не видит, как Расс Моулд вызывающе оторвал свой зад от стула на целых десять дюймов, приготовившись свалить куда подальше.

— Ладно, четвертый «В», марш отсюда.

Дети бешеной толпой бросились на выход, оставив его одного в полном недоумении.

Мучные младенцы… Что за бред?

2

Саймон Мартин растянулся на трех стульях перед дверью учительской. Его сослали сюда за плохое поведение во время утренней линейки. Он провел здесь всего четыре минуты и уже умирал со скуки. Он пробовал свистеть (и заработал замечание мисс Арнотт, входившей в учительскую). Он пробовал выстукивать ритм ногами (и заработал замечание мистера Хендерсона, выходившего из учительской). Он попробовал выяснить, сколько разных цокающих звуков можно производить языком (и заработал замечание мистера Спенсера, проходившего мимо).

Они не оставили ему выбора.

Неужели они думают, что он может просидеть тут весь день без дела?

Когда выйдет следующий учитель, он положит этому конец.

Следующим учителем был мистер Дюпаск. Когда он выходил, Саймон Мартин незаметно подвинул свою длинную ногу на пару дюймов назад и пяткой придержал дверь, не давая ей захлопнуться.

Они сами во всем виноваты. Если не хочешь, чтобы ученик, невинно пострадавший во время линейки, от нечего делать подслушал важный разговор, лучше оставь его в покое, пока он мирно свистит, стучит и цокает языком.

Саймон расположился поудобнее и приготовился слушать. Поверни он голову направо, словно глядя в коридор, краем глаза он бы даже увидел учительскую, где бесновался мистер Картрайт, закативший один из своих грандиозных скандалов.

— Я не могу в это поверить! — вопил он. — Я просто не верю своим ушам! Неужто вы серьезно хотите сказать, что этот ваш проект по развитию ребенка на самом деле — шесть фунтов обыкновенной пшеничной муки, зашитой в холщовые мешки? И вы намерены раздать эти мешки моим идиотам?

— Не раздать, Эрик. Дать напрокат.

— Раздать, дать напрокат… — в щелке мелькнули руки мистера Картрайта, вскинутые в отчаянии. — Да с этими социопатами — какая к черту разница? Ни один ученик из четвертого «В» не сможет позаботиться даже о камне, не разбив его. Надеяться, что шестифунтовые мешки с мукой останутся целы, — это безумие!

Через приоткрытую дверь Саймон увидел озабоченное лицо доктора Фелтома.

— Не шестифунтовые, а трехкилограммовые[2], Эрик. Разве вам это ни о чем не говорит? Подумайте в граммах.

— Спасибо, я буду думать так, как мне удобно, — проворчал мистер Картрайт. — Но честно говоря, по-моему, вы спятили. В этой четверти у меня девятнадцать мальчиков. Девятнадцать на шесть — это сто двадцать три!

— Сто четырнадцать, — не удержался доктор Фелтом.

— Что?

Доктор Фелтом ошибочно принял ярость мистера Картрайта за искреннее желание узнать побольше о математике.

— Я думаю, вы по ошибке умножили девятку на семь, — сказал он. — Это единственное разумное объяснение этой неточности.

Саймона не заинтересовали эти странные разговоры о числах. Он уже готов был вытащить ногу из проема, чтобы дверь наконец закрылась, как в проеме промелькнул другой фрагмент мистера Картрайта и Саймон услышал, как его классный руководитель взревел:

— Сто четырнадцать, сто пятнадцать! Какая разница? Вы что, хотите, чтобы они взорвали сто фунтов муки в моем классе?!

Лицо юного Саймона Мартина расплылось в блаженной улыбке. Уж не ослышался ли он? Взорвать сто фунтов муки? Прямо в классе? Что может быть прекраснее?! Ради этого он готов ходить в школу. Готов снова и снова запихивать свои длинные ноги под эти дурацкие лилипутские парты, готов терпеть отчаянные стоны учителей и чудовищную скуку.

Сто фунтов муки.

БА-БАХ!!!!!

О, он видел перед собой это зрелище! Ураган муки! Горы муки! Тучи муки! Класс, по колено засыпанный мукой. Дождь из муки. Мука клубами вырывается из окон, пол в коридоре покрыт мучными следами.

Видение это — безупречно прекрасное, белое и чистое, завораживало. Мартин так далеко унесся на крыльях своего воображения, что не расслышал, как доктор Фелтом пытается объяснить своему коллеге смысл эксперимента.

— Вы все напутали, Эрик. Взрываться должны пакеты с заварным кремом, а не мучные младенцы. Младенцы — это простой эксперимент детско-родительских отношений. Каждый мальчик берет на себя ответственность за младенца, а в специальном дневнике описывает свои проблемы и переживания. Результаты могут быть самые неожиданные. Вы не поверите, сколько всего они могут узнать о себе и о том, что значит иметь детей. Это очень важный эксперимент. Подождите, и сами увидите.

Саймон услышал только последние слова: «Подождите, и сами увидите». Но он и так уже все видел! БА-БАХ!!!! Мучное облако в виде гриба уничтожает ненавистную тюрьму. В душе Саймон вознесся в этом белоснежном вихре и опустился на землю ровно тогда, когда мистер Картрайт совершил последнюю отчаянную попытку отказаться от этого удивительного, ни с чем несравнимого счастья: